Я расскажу вам о двух встречах и разговорах с нашим юбиляром на одну и ту же тему. Первая случилась 18 мая 1992 года в древнем нашем Эндирей-ауле, в день проведения традиционного общенационального праздника под руководством КНД «Тенглик». Погода в тот день была ненастная, с утра моросил дождь, и праздничные мероприятия решили провести не на лесистой поляне, а на огромном колхозном дворе. К 11 — 12 часам погода прояснилась, и при скоплении многих тысяч людей, прибывших со всех концов Дагестана и соседних республик, где проживают кумыки, из двух малых бортовых машин соорудили трибуну. По всему ходу праздника особое внимание уделялось С. Ш. Гаджиевой, широко известному в Дагестане ученому-историку, общественному деятелю, а также профессору, зав. кафедрой Даггосуниверситета А. Халилову. Рядом с ним стоял незнакомый многим человек — плотного телосложения и с мягкой улыбкой на лице — Мурад Аджи. Это была его третья или четвертая поездка на Кавказ. До этого он написал свои путевые заметки о Табасаране и табасаранцах, о талышах и лезгинах в Азербайджане, о черменах и осетинах. На этот раз, как он говорил, его привели в Дагестан — Хасавюрт и Аксай — их очарование и вопросы, которые не дают ему ни минуты покоя: «Кто я?», «Что я?», «Кто мои предки?»
До этого было у него много встреч и бесед с представителями кумыкских сел, учеными, писателями и общественными деятелями. Каждый час и день пребывания с народом, по его словам, для него полны размышлениями о поисках своего места и пути в науке. Он чувствовал, что все больше и дальше уходит от сана ученого географа, известного трудами о Сибири, и все более приближается к другому роду научно-творческого профессионализма – историка-мыслителя, историка-писателя и публициста.
Мы, рядом с ним стоявшие, тогда не думали и не гадали, что имя этого человека прогремит в мировом пространстве среди многих народов, особенно тюркских. И он буквально в одно десятилетие своими книгами, повествующими о древности тюркских народов, прежде всего кумыков, станет символом нового, чрезвычайно важного этапа общенационального самосознания и самомобилизации малых и больших тюркских народов, подавленных утверждённым в общегосударственном масштабе, выдуманным «пантюркизмом», уже бьющим в громкие фанфары, что идеология антитюркизма одержала бесповоротную и окончательную победу, сумела внедрить в их сознание мысль об их младописьменности, малости, «вечной кочевности», что ничего путного в истории мировой цивилизации они не создали. В учебниках, выпускаемых в нашей стране, продолжала использоваться надменная формула «наши предки скифы», а под скифами предполагалась изначальная сила индоевропеизма. Так год от года повсюду и повсеместно предпочтение во всем отдавалось европоцентризму, причём свою самую худшую форму он обрел на Кавказе, особенно в Дагестане.
Под влиянием и по образцу «европоцентризма», совершенно игнорируя истину, надсадно велась линия (независимо — в горах ли, на равнинах Каспия или Северного Прикавказья) иберийской кавказкости всего, а особенно когда дело касается проблем истории, в частности лингвистики.
Вот так, в подобных предпосылках, особенно «советского» идеологического общества, не совсем уютно чувствовалось тюркским народам, народам Кавказа, особенно таким, каким является наш народ?! Если отбросить все приличия в творимом в то время «варварстве» среди определенной части советских, как говорит Мурад Аджи, заказных ученых, которые преуспевали «жить» с помощью тогдашней государственной идеологии, примеряя с чужой, несвойственной, намеренно заказанной им историей. Этому поддавались, это пугало, этого, прежде всего, побаивались наши руководители, известные ученые. В результате мы трусливо смирились с мыслью: кумыки — «отюреченные лезгины», с разными и многообразными вариациями этого понятия. А дальше пошло-поехало, как говорится. Часть ученых-кумыков стали изыскивать «дагестанизмы» в кумыкском языке, утверждать, что кумыки — недавние пришельцы на берега Каспия. Часть на этой базе почти объявили (как это делают неисправимые тюркофобы типа Т. Айтберова) в последнем аварско-лезгинском номере журнала «Медиапрофиль». Часть ученых-лингвистов всю кумыкскую этническую изначальность объявили казикумыхско-аварской, не сумев заглянуть внутрь истории. Все это выглядит не как свободная наука, а как «научные университеты всепокорности».
Подобные мыслестроения можно было продолжить с подробной конкретизацией. Но думаю, что вполне достаточно сказанного. И хочу еще раз обратить внимание читателей, все было именно так, и подобный гибельный ход дел для нашей тюрко-кумыкской культуры продолжался. Фактически до появления трудов нашего знаменитого земляка Мурада Эскендеровича Аджиева. Может, кто и не согласится с моими выводами, тогда пусть кто-нибудь объяснит и ответит на мои очень простые вопросы. Чем объяснить то, что мы до сих пор не знаем ни одного кумыка, ни одного ученого, даже начинающего, уж не говоря о специалисте по древнетюркскому языкознанию. Ни одного археолога-кумыка, занимающегося исследованием нашей этнической территории, ни одного хазароведа, ни одного кумано-кумыковеда, ни одной диссертации по такому известному литературному памятнику, как «Кодекс Куманикус». В наши дни нет ни одного аспиранта, занимающегося подобными направлениями научного поиска. Наконец, назовите мне, если можете, хоть одного кумыкского писателя, поэта, создавшего более или менее серьезную вещь на кумано-хазарскую тему жизни нашего народа.
Вряд ли кто назовет труд на тему нашей древности, в частности хазарской истории кумыков, после «Дербент-наме» Мухаммада Аваби Акташи, «Анжи-наме» Кадырмурзы Амирханкентского, «Дагъыстан нелер гёрдю» Наби Ханмурзаева.
В чём дело? Как назвать нашу бедовую национальную беспечность? На этот нелицеприятный вопрос ответ даёт Мурад Аджи во многих своих книгах. Я тут воздерживаюсь от его резких высказываний в наш адрес и адрес некоторых других тюркских народов.
Я думаю, все вышесказанное и, конечно, то горькое из нашего сегодняшнего национального бытия, о котором не может быть подробной речи в рамках одного доклада, нас возвращает к мысли об оценке подвига, совершённого нашим юбиляром во имя прошлого, настоящего и будущего своего народа. Мы имеем полное право гордиться, что все сложности жизни современного кумыкского общества Дагестана, всего мира, общественного мирового состояния в конце века ХХ выдвинуло из себя такое явление, как Мурад Аджи (как новое общетюркское пришествие). Так он называл одну из своих последних книг. Что удивительно, все это текло на фоне возвышения трёх национальных героев Дагестана – Абдулхакима Исмаилова, водрузившего вместе со своим русским братом знамя Победы над рейхстагом, Р. Гамзатова, всемирно известного поэта, и нашего сегодняшнего юбиляра Мурада Аджи, фактически заложившего теорию о великой роли тюрков в становлении мировой цивилизации, подняв совершенно на новый уровень дело национального самосознания как неделимого явления, которое может послужить общенациональному единению. Россияне, наше многонациональное сообщество – единый народ единой страны. Это и есть новый этап в развитии просветительского движения, в принципе, на новой основе, на основе всеобщей исторической истины и справедливости.
Пожалуй, этого достаточно, чтобы поведать о том, что все-таки сказал мне при второй встрече с ним в Азербайджане, в райцентре Хачмас, в дни юбилея великого Низами Гянджеви, несколько слов об основных уроках жизни и творчества Мурада Аджи для нас, его современников и, конечно, для подрастающего поколения нашего народа. Тогда в Хачмасе, до начала юбилейного мероприятия, когда мы с ним остались одни, Мурад Аджи совершенно неожиданно спросил меня:
– Салав, как ученый, как политик, как думаешь, почему ни со стороны дагестанских историков, ни со стороны российских историков не уделяется должного внимания теме долгой изнурительной столетней войны дагестанских народов под эгидой Хазарского каганата? Что, они арабские хроники или Артамонова не читали?
И сам же, не дожидаясь моего ответа, стал вслух рассуждать: «Каким народом должен был обладать наш Дагестан, чтобы целое столетие беспрерывно воевать, отстаивая не только своё первоправо, но тот самый клочок земли мироздания, позже названный Дагестаном. В данном случае не имеет значения, как он тогда назывался — хазарским каганатом, какой-нибудь конфедерацией или союзом многих мелких ханств. Это не важно. Но факт остается фактом. Мир знает от силы два-три случая столетних воин – столетняя война между Францией и Германией. Это позже, а первая в мире — в дагестанской Хазарии. Дагестан воевал с арабским халифатом в течение ста лет, отстаивая свою самостоятельность, тем самым спасая Европу и Евразию от разорения. Это не от того ли, что мы оторваны от своих корней?» И закончил свою мысль словами – «Без корней народ не народ, а толпа. Народ бессмертен. Он неуничтожим. Воистину от беспамятства наши беды».
Хорошо помню, к этому времени нас окружили и остальные члены «Тенглика», приехавшие в Хачмас на празднества. И как бы в ответ на его размышления о народе, я привел ему слова нашего знаменитого преподавателя ДГУ, его односельчанина Абдулгамида Батырмурзаева – младшего брата легендарного героя революционных событий в Дагестане Зайналабита Батырмурзаева. Так вот, тот на одной из лекций нам, студентам кумыкского отделения филологического факультета, несколько отойдя от основной темы, сказал: «Ребята, древние халдеи говорили: «Гьар халкъда ону булан уьч халкъ яшай. Биринчиси – янынгдагъы халкъ. Экинчиси – жанынгдагъы халкъ. Уьчюнчюсю – къанындагъы халкъ. Шо халкъгъа дюньялардан болмагъандай ёкъ болуп гетмек учун артдагъы экисин тас этмек де таманлыкъ эте. Ону тарих гёрсетип тура». Так вот, он говорил, что в каждом богоданном народе живут три народа, чтобы обеспечить ему бессмертие – это народ, который с ним рядом (под боком), это народ, который живет в его сердце (т.е. в памяти), это народ, который живёт в его крови. Он убежденно говорил, что достаточно утерять последние две составляющие, чтобы тот или иной этнос исчез бесследно… Мурад Аджи поинтересовался, есть ли у Батырмурзаева книги. Позже, при встрече с ним в Москве, в его квартире я подробно рассказал ему историю семьи Батырмурзаева. Наши беседы затем продолжились во Владикавказе, во время конференции, посвященной демократическим преобразованиям в России.
Мой доклад о «Феномене Мурада Аджи» был бы совершенно не полный, если бы я хотя бы бегло не остановился на вопросах, какие жизненные уроки он преподнёс всеми своими трудами прежде всего нам, представителям своего кровнородственного народа.
Во-первых, сам процесс подготовки юбилейных мероприятий говорит, что нам нужно чувствовать и осознавать себя в тесном взаимодействии в контексте всемирной истории. Кто мы, что мы, для чего мы? Эту же самую мысль очень тонко выразили наши кумыкские женщины в пословице: «Мен этмесим ким этер мени, амаламны тоюн». Эту же мысль передает в одной из своих песен Й. Казак:
Шайлы уланлар темтиретер
Ерни темир къазыгъын
Шайсызлары пысар, излер гюнлюк
азыгъын
Эр уланлар намус салмай юрекге
Къудратлы къуват гелмес билекге.
Мурад Аджи в своих трудах неоднократно возвращает нас к мысли, что кумык, зомбированный советской идеологией, без масштабной мысли о собственной истории, не кумык. То же самое касается кумыка с ослабленным чувством общей родины, заранее обрекающего себя на грозящие с Запада и Востока опасности для нашего многонационального сообщества. Это первый урок, преподанный Мурадом Аджи своим читателям, особенно тюркским народам России, в том числе нам, кумыкам.
Суть его второго урока я вижу в том, что великое и значительное в научной мыслительной культуре может появляться только на базе такого же равносильного, что имело или имеет место в прошлом или в настоящем. В своих трудах Мурад Аджи несколько раз упоминает книги О. Сулейменова «Аз и Я», «Тюрки в доистории» (О происхождении древнетюркских языков и письменностей. 2000 г.) и гениального русского историка Л. Гумилева, автора широко известных во всем мире книг «От Руси до России», «Великая степь. Хунны», считает своим учителем.
Думаю, что феномен Мурада Аджи в тюркологии есть составляющие этой единой системы. В своих книгах О. Сулейменов сосредоточил внимание на лингвофилософских аспектах тюркологии. А Л. Гумилев — на историко-философском и этнобиосферическом аспектах, с выделением в особо яркий разряд философии пассионаризма и вопросов химерического растления отдельных этнических образований в результате многих исторических и этнобиосферических причин.
Третья особенность развития названной системы тюркизма проистекает из книг Мурада Аджи. Здесь на первое место ставятся такие аспекты тюркизма и тюркологии, как общественно-философские вопросы, роль и значение древнетюркских народов в развитии мировой цивилизации.
Еще одна отличительная особенность его книг — неоспоримо общепонятный стиль пояснения важнейших явлений истории, искрометно-отважный, захватывающий подход к установлению исторической истины. Все его книги (это следующий вывод) действительно читаются не только как повествование о прошлом (как это правильно отмечено в статье Ш.-М. Дугужева), но и как произведения на злобу дня, ибо они в глубине своего содержания направлены не только на выяснение вопросов далекого прошлого, но и на решение злободневно актуальных задач современности. Они пронизаны идеей сохранения и укрепления многонационального российского сообщества путем восстановления исторической правды о его прошлом. В наши дни как никогда актуально звучат его слова о том, что мы исторически единый народ единой страны, что глубокое осознание этого единства — гарант того, что мы сможем выстоять и победить в зреющих опасностях, как с запада, так и с востока.
И считаю, что никак нельзя оставлять без внимания еще одну яркую особенность трудов юбиляра. Он не оставил ни одного случая, ни одного вопроса в ответе на главный вопрос — чем объяснить то, что древние тюрки, которые в свое время были главными потрясателями миросостояния, сыгравшие определяющую роль в становлении мировой цивилизации в целом, так печально измельчали, потеряв прежнюю силу и славу. Из великого народа превратились в «народики», не сумели сохранить впервые созданную в мире религию — тенгрианство на единобожеской основе. Наш юбиляр в книгах не однажды возвращается к этому и подобным другим вопросам, остро чувствуя их прямую связь с современным мировым состоянием многочисленных тюркских народов мира. В своих книгах он приводит разные доводы по поводу распада прежнего могущества тюрков. Скажем о таком факте, что вожди, такие как Аттила и Чингизхан, не имели своих «последователей. Или же когда пошла сплошная измена в рядах тюрков и одни приняли буддизм, другие — ислам, третьи – христианство, Мамай вообще стал католиком. Во многих местах культовые памятники тенгрианства были разрушены».
Но в книгах нашего юбиляра лейтмотивом звучит колокольный звон, возвещающий о том, что обязательно «проснется степь от беспамятства». И в его книгах, по каким-то пока невыясненным соображениям, утаивается ответ на главнейший вопрос — почему это все-таки случилось, чем мы, тюрки, разгневали Бога? Вопрос остается без ответа. Не хотел или не может ответить на него? А дело в том, на мой взгляд, свой ответ автор утаил с определенным, только ему понятным замыслом, и решил свой ответ выразить в форме некой тайнописи — наподобие всесильного тайного имени Бога, растворив в многочисленных трудах, созданных им. Этот вопрос и ответ на него в его книгах, можно полагать, теплится между строк, чтобы его не неправильно поняли. Спрашивается, почему? Потому что именно та самая личность, которая вступит после него на путь поиска ответа на этот утаенный вызов, будет воплощать все наши ожидания на будущее. Именно он станет продолжателем пути, проложенного нашим юбиляром.
Словом, по духу творчества Мурад Аджи – кумык, не выходящий в своем мыслестроении за рамки Дагестана, не кумык. Настоящим кумыком становятся тогда, когда масштабно думают, как Аджи, как, скажем, незабвенный Коркмасов, когда он так же был отважен во всем и смел, пренебрегая смертью, как в свое время водрузивший знамя Победы над рейхстагом А.-Х. Исмаилов и др.
В заключение считаю необходимым сказать о том, почему я взял в качестве эпиграфа к нему слова современника императора гуннов Аттилы святого Сидория Апполинского, где он говорит, что «гунн мал, когда он пеший. Но велик, когда он на коне». Тем самым я хотел сказать, что современный кумык, как потомок киммерийцев, гуннов, хазар и куманов, мал, когда он пеший, но велик, когда на коне и мыслит о мире в масштабах собственной древней истории.
Все творчество Мурада Аджи является ярким свидетельством того, что всякий тоталитаризм своей запретительной психологией готовит собственную гибель. Так случилось с антитюркизмом советской эпохи. В итоге мы видим, что благодаря трудам Мурада Аджи начинают зарождаться и активно действовать силы, глубоко сознающие необходимость самомобилизации, и на этой основе уже формируется новое просветительское движение среди тюркских народов мира и не только.
Сегодня, по признанию многих специалистов, одним из самых рейтинговых писателей мира является Мурад Аджи. Его книги изданы миллионным тиражом, более двух миллионов читателей посетили его сайт, более ста тысяч отзывов о его книгах, десятки видеоклипов о нем, сотни фотоснимков и др. Совершенно правильно отмечено на страницах Интернета: «Основным лейтмотивом высказываний о нем является огромная благодарность Мураду за его титанический труд, за возрождение культуры тюркских народов, за его прямоту, честность и смелость. Однако за эти качества приходится дорого платить, часто здоровьем. Но только таким мужественным и стойким людям дано делать историю».
Великий аргентинский писатель Хорхе Луис Борхес пишет, что книгу, как любое творчество, нельзя считать законченной, если она не порождает новую, в которой нет ее антикниги.
Из всего сказанного естественным образом напрашивается один очень немаловажный вопрос: кто и что последует в нашей культуре в продолжении могучего духа творчества Мурада Аджи?
Салав АЛИЕВ.
