Если с первой частью названия всё ясно: Хум – это дань славе великого бархана Сари-Хум, то что же тогда значит Торкали?
Во второй половине XVI века теркские воеводы в своих доношениях в Москву именовали Торкали «Таркалы». В российских посольских книгах начала XVII в. неоднократно упоминается и имя «Таркалаевского» владетеля Мамет-Хан-Мурзы, сына Кулая. Русское написание названия его владения наводит мысль на этимологию Тар-Кала, то есть «узкая крепость», но ввиду отсутствия подобного звучания в местных источниках – подобная версия также вызывает возражения.
Любопытно, что в 1732 году комендант крепости Святой Крест Д. Ф. Еропкин упоминает селение Торкали на реке Сулак. Имя того, ныне не существующего, селения отложилось в названии канавы Торкали-Татаул около с. Карлан-Юрт и моста Торкали-Кёпюр в лесу Кара-Агач.
Нельзя, конечно, скидывать со счётов и название Кяхулай-Торкали, как прежде звался современный посёлок Кяхулай.
Один из героев огузского эпоса носил имя Кан-Туркали. Кстати, огузская топонимика в этих краях не редкость. Например, в документах второй половины XIX века князьями Мурзаевыми упоминается загадочное Юхари-Торкали, то есть Верхнее Торкали. Юхари – это очевидный огузизм. Чуть поодаль, возле Капчыгая, существует топоним Энек-Сойган, отсылающий к огузским реалиям южных говоров кумыкского языка.
Существуют различные расшифровки названия Торкали. От названия племени торков, от приспособлений «таркал», от слова тёр – верхний, почётный. И уж совсем экзотический вариант от кумыкского слова торкъа – баловень, любимчик. Впрочем, оставим этот вопрос лингвистам и обратимся к истории. В рамках одной статьи мы, естественно, не можем охватить всё прошлое Торкали и потому ограничимся лишь общими контурами.
В 1590-е селение подверглось разрушению войсками воевод Григория Засекина и Андрея Хворостинина, затем было разорено во время событий 1604–1605 годов, однако быстро возродилось вновь – что говорит о важности его местоположения для шамхалов. В 1615 году в Теркскую крепость от младшего брата шамхала Герея – Эльдар-Мурзы прибыл в качестве посла уже упоминавшийся князь Мамет-Хан Торкалинский (Таркаловский в русских документах), озвучивший волю значительной части феодалов: «Либо дайте войска нам, чтобы сокрушить Султан-Махмуда (то есть Султан-Мута), либо дайте войско Султан-Махмуду, чтобы он повоевал нас, и была Кумыцкая земля под высокой тверда и одномышлена». Удивительный пример патриотизма, когда люди были готовы пожертвовать властью и даже, возможно, своей жизнью во имя единства родины.
Что случилось с первой династией кумторкалинских князей, точно неизвестно, но в 1732 году комендантом крепости Святой Крест генералом Д. Ф. Еропкиным упоминается владетель Кум-Торкалы Мурза Умалатов, в чьи владения входило и Верхнее Казанище. Его потомки носили фамилию Мурзаевы. Об отце Мурзы Умалате (полное имя Умал-Магаммат) известно, что его дед шамхал (вероятнее всего, это был Будай-Хан), примерно в 1700 году даровал ему в удел «деревни» Верхнее Казанище, Харкас и Торкали со всеми его землями, вплоть до Темир-Кую и Уй-Салган-Тёбе, а также кутаны Хайдак, Сурхай, Чапчак, Костерек-Тала, Багдат-Тала и другие.
Селение не осталось в стороне от битв с войсками генерала Кропотова и Надир-Шаха. Участвовали сельчане и в Кавказской войне. Среди арестантов кизлярских казематов в 1834 году упоминается абрек из «Торкалинской деревни» Султан Баммат, 30 лет от роду.
В 1970 году, после разрушительного землетрясения, жители селения были переселены на новое место.
Ещё лет пять назад я обратил внимание на то, что неутомимый собиратель сведений о Дагестане Е. И. Козубский указал среди особенностей Кумтор-Калы древнее кладбище (Памятная книжка Дагестанской области. Темир-Хан-Шура, 1895. С. 393). Информация об этом кладбище и заинтересовала меня. Благородную миссию гида в моих поисках интересных сведений о прошлом Кум-Торкалы добровольно возложил на себя 77-летний коренной торкалинец Арсланали Ибраков. Он хорошо помнит Старое Торкали, ныне аул-призрак.
– В Яга-Ауле, над обрывом, красовался дом Асельдера Коркмасова. Я его хорошо помню. Так как в нём размещался детский садик, в который я ходил ещё до войны. Вход был под красивой аркой. Такой дом сделал бы честь столице Дагестана, не то что нашему селу, – сказал Арсланали-агай.
От дома Коркмасовых не сохранилось почти никаких следов.
– Дом разрушило землетрясение? – поинтересовался я.
– Нет. Люди хуже любого землетрясения. Такую красоту колхоз изъял на стройматериалы для постройки хозяйственных строений.
Заходим на новое кладбище. Здесь самые ранние могилы датируются рубежом XVIII-XIX веков. Впереди целая роща удивительно статных сынташей рода Ибраковых. Род этот старинный, можно сказать, патрицианский. Это видно по массивным дореволюционным могильным щитам. Основатель рода носил прозвище Калабузар – «разрушитель крепостей», ставшее его официальным именем. Это прозвище он получил за участие в нападении на царские крепости в период Кавказской войны. Чуть поодаль от сынташей Ибраковых стоят ещё более величественные дореволюционные могильные плиты Коркмасовых.
Обратимся к самой любопытной надписи, украшающей плиту некоего Мустафы: «Все, кто на ней (Земле), смертны. Перешедший к милости Аллаха Мустафа сын Асельдара сына Умара сына Ирбаина сына Мутука сына Арслан-бека, да простит Аллах им их грехи, аминь. 5 ражаб 1314 (1896)».
Я навёл справки, не мог ли этот Мустафа быть знаменитым дедом Джелал-Эд-Дина Коркмасова Мустафой Коркмасовым. Внук Джелал-Эд-Дина Анатолий допускает факт принадлежности Мустафы сына Асельдара к роду Коркмасовых (он похоронен среди его представителей), однако указал на несовпадение даты смерти на стеле Мустафы с примерной датой смерти Мустафы Коркмаса, умершего к тому же в сибирской ссылке, вдали от родного села.
Среди прочих могильных плит моё внимание привлекла, напоминающая стелы бийке-княгинь, могила некой Асият, дочери Али-муллы, умершей в 1292 году (Хиджры). Ещё две массивные могильные плиты принадлежали сыну и дочери некоего Салим-Султана. История села плохо изучена и потому трудно судить, к какому именно сословию они принадлежали.
В нескольких сотнях метров от кладбища стоит здание зиярата Джангиши-Хаджи, деда Арсланали Ибракова. Перед мавзолеем лежал обломок сынташа со старинного порушенного кладбища с датой, соответствующей 1775 году. Другая часть плиты с именем не сохранилась.
Надпись на стене зиярата гласит: «Это гробница покойного шейха, познавшего Всевышнего Аллаха, Джангиши сына Муртазали ал-Хумторкали ад-Дагистани, упокоившегося в 1923/1341 г.х.»
– Что известно о шейхе Джангиши-Хаджи и его трудах?
– О нём говорили как о человеке, владевшем караматами, то есть тайными знаниями. Учился он в Шемахе и Согратле. Его библиотеку долгое время скрывал его сын, мой дядя Агав, но после того, как он погиб на фронте, дядина жена Хажык передала книги в Буйнакскую джума-мечеть. Хранить их дома было делом небезопасным. Среди книг, как мне рассказывали, были старинные Кораны, написанные золотыми буквами. Дальнейшая судьба библиотеки моего деда мне неизвестна.
Едем вдоль котлованов – остатков некогда величественной мечети, достигавшей в длину тридцати метров, и дома князя Умалата Мурзаева. В последнем с 1925 по 1970-й годы размещалась участковая больница имени Наримана Нариманова. Арсланали-агай остановил машину у высокого обрыва. Вышли из машины. Показав дорогу внизу лощины, наш проводник сказал:
– Эта дорога называется Узун-Ёл, видите, она спускается к реке. Над дорогой с противоположной стороны несколько камней – это могилы русских солдат, которые умерли в больнице в годы Великой Отечественной воины.
– А что за камни там, вдали, на противоположной возвышенности?
– Тоже чьи-то могилы. Раньше наше село стояло там.
– Неудивительно, очень удачное расположение, со всех стороны крутые обрывы. Очень удобно для обороны, не то что эта сторона. Пойду-ка я посмотрю, что это за могилы.
– Это далековато, здесь крутой спуск.
– Ничего, разберусь, – ответил я самонадеянно.
Сначала я шел во весь рост, потом полз, выставив ноги вперёд, рискуя сломать себе рёбра. Последние три метра я просто летел вниз. Благо, продолжалось это какое-то мгновение. Подошёл к могилам солдат. Невзрачные камни, без каких-либо даже следов надписей.
Не без труда я, наконец, поднялся на интересовавшую меня возвышенность. Она вся усеяна явно принесёнными камнями разного размера. Очевидно, это остатки домов. Поднялся ещё выше. Вот и ряд могильных плит. Я насчитал их штук десять. Из них около половины лежит на земле.
Осколок остроконечного верха плиты. Точно такое навершие я видел в Уллубий-ауле на могиле известного деятеля времён Надир-Шаха Махти-Ширданчи, прародителя последних шамхалов. Это сходство позволило датировать могилу временным отрезком не позднее XVIII века. Забытый некрополь. Вероятно, здесь, на этой возвышенности, и располагался Юхари-Торкали, о котором я упоминал выше.
Надпись на могиле с шар дуваном гласит: «Мустафа сын Сайда. Да смилуется Аллах … (начало надписи плохо читается)». На другой могиле было начертано: «Это могила Абдула (Сайда?) сына Мухаммада, 1225 г. хиджры».
Все цитируемые нами арабоязычные надписи любезно перевёл младший научный сотрудник Дагестанского научного центра Российской академии наук Исмаил Ханмурзаев.
Арсланали-агай очень любит историю родного селения, дорожит каждым воспоминанием о нём. Вот что я записал из нашей с ним беседы:
– Застали ли вы биев или представителей духовенства?
– Биев уже и в помине не было. Они то ли уехали, то ли были высланы. В общем, исчезли. По духовенству прошлись маховиком репрессий. У меня где-то в бумагах есть имена расстрелянных мулл. Имена трёх священнослужителей помню наизусть. Это были Баммат-Кади, Юсуп-Кади и Хажакай-Кади. Кстати, наш детский дом располагался в бывшем доме Хажакай-Кади. Его семью отправили в Сибирь. Когда я учился в 6 классе, сразу после смерти Сталина, в село приехали дочери Хажакая-Кади, проведать могилы предков, и, проходя мимо нашего интерната, расплакались. Они оплакивали свою юность, проведённую в отцовском доме. И как же им было не плакать? Сталин растоптал и уничтожил их семьи и их собственные жизни. Под репрессии попали почти все видные люди нашего села. Среди прочих, был расстрелян и наш зять – передовик производства Шамсутдин Гаджиев, по прозвищу Шаухал. Так как у него было трое малолетних детей, чтобы морально оправдать его казнь, палачи в документах завысили их возраст на три года. За что его казнили, не знаю, наверное, его правдивый нрав и трудолюбие кому-то мешали спокойно жить. Зависть – страшная вещь. Сын, которому на момент расстрела отца было два года, вырос и продолжил его дело. Это выдающийся виноградарь, заслуженный агроном СССР Запир Гаджиев, которым гордится вся наша республика.
Со слов Арсланали Ибракова я записал и топонимику Кум-Торкалы и её окрестностей. Уллу-Орам – улица между Яга-Аулом и Тёбен-Аулом, начало берёт из Ор-Аула. Под Ор-Аулом, на склоне горы и одновременно над рекой Шура-Озень, располагались кварталы Четен-Колтук-Аула и Ойтан-Тыгырык. Кроме них, в селении были кварталы Базар-Аул, Чака-Авул и Араллар Бар Як. Под Яга-Аулом дорога Узун-Ёл – спускается к реке. Часть долины реки Шура-Озень, примыкающая к селению с юга, известна как Кака. Торкали-Авлак – общее название прилегающей к Кумтор-Кале равнинной территории.
Стремясь зафиксировать как можно больше информации о прошлом Кум-Торкалы, я спросил у старожила:
– Что вам больше всего запомнилось из детских лет?
– Естественно, война. В первую очередь немецкие самолёты. Они летели бомбить Баку. Бомбили и Грозный. Помню, мы как-то залезли на самую вершину Сари-Хума и смотрели на то, как непривычно алел небосвод на западе – это горели грозненские нефтескважины. Немецкие самолёты гудели иначе, чем наши. Я до сих пор помню шум их моторов: «Вув-вув-вув-вув-вув».
Арсланали-агай говорил в неспешном стиле, естественном для человека, вспоминающего свою юность. Слушая его воспоминания о родном селении, чувствуешь его боль и рискуешь пораниться об острые углы его грустных раздумий о судьбе родного края. Воспоминания таких твёрдых на правду и крепко вросших в родную почву людей – именно то, на что можно и нужно было бы опереться в поиске правдивой информации о своём прошлом. «Ты обязательно все это напиши, чтобы помнили наш Торкали», – попросил Ибраков, не по-стариковски крепко пожимая мою руку перед расставанием.
Юсуп ИДРИСОВ, кандидат исторических наук.
