Мы встречаемся в доме друга детства в Лахоре за чашкой чая. Мерал Мурат-Хан, младшая дочь Мурат-Хана, мягко и откровенно рассказывает о перипетиях жизни любимого отца из Дагестана (Россия) в Лахоре (Пакистан).
Родившись в 1904 году в семье, где отец был офицером Российской императорской армии, а мать умерла, когда Мурат-Хан, его брат и младшая сестра были очень юными. Мурат-Хан и его семья, как рассказывает Мерал, были вовлечены в движение сопротивления свободного Кавказа против СССР того времени; движение, которое впервые началось как Кавказская война, возглавляемое имамом Шамилем в XVIII веке против царской российской империи.
Получив высшее образование в области архитектуры, гражданского строительства и градостроительства в Ленинградском государственном университете (ныне — Санкт-Петербургский государственный университет) в 1930 году, Мурат-Хан сделал весьма успешную карьеру главного инженера-строителя и главного архитектора, участвовавшего в ряде проектов в бывшем СССР, таких как национальный театр в Дербенте (за который он получил первое место), политехнический институт на 800 студентов в Махачкале (столица Дагестана), общая больница на 600 коек (в Махачкале), градостроительство и проектирование нового поселка на 60 тыс. семей в Махачкале, памятник В.И. Ленину, и многие другие проекты.
Однако из-за своего участия в движении Мурат-Хану пришлось бежать из Дагестана с немецкой отступающей армией в 1943-1944 гг. «Он должен был уехать, – утверждает Мерал. – Сорок членов его семьи были убиты прямо у него на глазах. Он потерял все. В то время, как его брат был сослан в Сибирь (вся их семья попала в черный список), сестра Мурат-Хана иммигрировала в Иран.
Для него это было очень тяжелое, болезненное время. Я помню, как в детстве я доставала его, чтобы он рассказал истории из жизни Дагестана, но он никогда об этом не рассказывал, кроме того, что он гордился своим наследием. Он часто говорил, что люди в его селе скорее совершат самоубийство, чем сдадутся – они были очень сплоченной, гордой общиной. Даже если это означало уничтожение всей семьи, они никогда не сдались бы.
После побега из Дагестана в 1944 году жизнь Мурат-Хана кардинально изменилась: от процветающей карьеры в России до жизни беженца в лагере, управляемом ООН, по оказанию помощи и реабилитации (UNRRA) в Берлине.
Но именно здесь, в лагере беженцев, где Мурат-Хан работал главным архитектором, он встретил любовь своей жизни – турецкую беженку Хамиду Акмут.
Наполовину австрийка и наполовину пакистанка Хамида училась на врача, когда Россия вторглась в Вену. В то время, как ее родители обосновались в Турции, Хамида, как и Мурат-Хан, стала беженкой, работая в лагере в качестве медсестры, так как она не могла завершить свою учебу (учитывая политический климат того времени).
Кстати, и Мурат-Хан, и Хамида соседствовали хижинами в лагере. «Я думаю, что это была любовь с первого взгляда. Она говорила, что в его голос она влюбилась сразу, – смеется Мерал. – Они хотели пожениться уже после нескольких недель знакомства!»
Вскоре после этого молодая пара решила мигрировать в Пакистан, поскольку лагеря по оказанию помощи и реабилитации закрывались. Мерал утверждает, что решение о переезде в Пакистан было отчасти связано с тем, что родители Хамиды жили в Пакистане (отец ее – пакистанец).
Прибыв в страну в 1950 году, начался новый путь в жизни Мурат-Хана, где в конечном итоге в одиночку он создаст один из крупнейших и наиболее знаковых памятников в Пакистане.
«Изначально им было очень сложно обустроиться, — говорит Мерал, говоря о ранних годах своих родителей в Пакистане. – Они начинали с нуля».
В поисках нового направления Мурат-Хан начал работать в Пакистанском департаменте на общественных началах в течение нескольких лет, прежде чем открыл свою собственную архитектурную фирму Illeri N. Murat Khan & Associates в 1959 году.
Живя в красивом, живописном доме на Монтгомери-роуд (на Молл-роуд) в Лахоре, Мурат-Хан с женой и пятью дочерьми (Пари, Зейнаб, Марьям, Месме и Мерал) прожил стабильную и счастливую жизнь.
«У нас всегда дом был открыт для людей, – ласково вспоминает Мерал. – Моя мать всегда была на кухне, готовила национальные блюда, потому что у нас все время были посетители».
Преданный, нежный отец, который, по словам Мерал, «обладал хорошим чувством юмора», Мурат-Хан был заботливым человеком, который был совершенно без ума от своих девочек.
«Мы были интернациональной семьей, – говорит Мерал. – Мои родители пострадали, но им удалось создать счастливый и уютный дом не только для нас, но и для всех, кто нас знал».
За одиннадцать лет частной практики Мурат-Хан разработал бесчисленные резиденции (в Лахоре, Исламабаде, Равалпинди, Пешаваре и Гуджранвале), а также ряд схем градостроительства (жилая колония WAPDA (Управление развития водных ресурсов и энергетики) на плотине Мангла, Лахоре и Мултана), больницы и клиники (1000-коечный медицинский госпиталь Ништар в Мултане, психиатрическая больница в Мансехра для 500 пациентов), образовательные учреждения (средняя общеобразовательная средняя школа в Файсалабаде, средняя общеобразовательная средняя школа в Лахоре, лекционный зал на 700 мест в Христианском колледже Формана в Лахоре), мечети (в доме губернатора в Лахоре, мечеть Джамия в Мирпуре), жилые квартиры WAPDA в Лахоре, библиотека и женский парк в Рахиме Яр-хане, Банк Америки в Лахоре, стадион Крепости и стадион Каддафи (оба – в Лахоре), муниципальное управление в Мултане, торговый центр в Пешаваре.
За свое выдающееся служение стране президент Аюб-хан в 1963 году удостоил Мурат-Хана медалью «Тамга-и-Имтиаз» (медаль передового опыта).
Тем не менее, говоря о минарете, младшая дочь Мурат-Хана испытывает боль. «Он потратил десять лет на этот проект и никогда не брал за это ни копейки, – говорит Мерал, – он говорил, что таким образом хочет внести свой вклад в разитие страны, которая стала для него малой родиной».
Приглашенный правительством Пакистана представить несколько предварительных проектов минарета, Мурат-Хан начал официально работать над строительством сооружения в 1959 году.
Намереваясь построить минарет в районе (парк Икбал), где 23 марта 1940 года была принята историческая Лахорская декларация, в первоначальном дизайне архитектора он был изображен без покрытия, символизируя бесконечный, многообещающий рост молодой страны.
Тем не менее Meрал заявляет, что ее отца просили сделать минарет с куполом, поскольку комитет посчитал дизайн без куполообразной структуры «недостаточно исламским». Мурат-Хан отказался это делать. Незадолго до открытия представители власти Мурат-Хану отправили письмо, в котором поблагодарили его за услуги, и намеренно вычеркнули его имя из списка архитекторов, участвующих в создании минарета.
Мерал далее рассказывает, что впоследствии строительный комитет взял на себя руководство строительной площадкой без согласия ее отца, отправив ему окончательный документ для одобрения.
Мурат-Хан отклонил документ, пока не будут исправлены все дефекты.
Но комитет не изменил решения и в конце концов продолжил запуск, даже не пригласив Мурат-Хана на открытие.
«Это разбило ему сердце, – говорит Мерал. – На самом деле Мурат-Хан так был опустошен, что решил вместе со своей семьей оставить страну навсегда.
Однако ровно через год после завершения минарета Мурат-Хан умер от внезапного сердечного приступа».
Был 1970 год, Мерал было только четырнадцать лет, когда она потеряла отца.
«Это был последний гвоздь в гроб», – говорит она, намекая на то, что ее отец действительно умер от горя.
В последующие годы Мерал все силы направила на то, чтобы и в прессе, и Интернете было устранено заблуждение в отношении ее отца, что он был всего лишь архитектором минарета.
«Он был и архитектором, и инженером – я боролась, чтобы исправить эту неточность в течение пятнадцати лет; но так много дезинформации, факты постоянно представлялись неточно … кроме того, мемориальная доска, на которой упоминается имя моего отца у основания минарета, не содержит предыстории, его истории».
«Я не хочу рекламировать себя, – говорит Мерал, ее голос задыхается от волнения. – Вот почему я долго не пыталась это исправить, но когда вы постоянно читаете о том, что инженер минарета – другой человек, это очень больно».
Через несколько недель после встречи с Мерал на мой телефон пришло сообщение с хорошей новостью: новая, подробная мемориальная доска о Мурат-Хане была окончательно утверждена и установлена на памятнике благодаря Миан Шакилу, генеральному директору управления парков и садоводства (PHA) в Лахоре.
В послании голос Мерал звучал взволнованно, но чувствовалось удовлетворение в нем.
Наконец ее отец, Насреддин Мурат-Хан, невоспетый национальный герой, получит доброе имя, которое он так справедливо заслужил.
Марьям Мурат-Хан.
«Я помню папу как перфекциониста и человека, который придерживался своих принципов; однажды я провалила диктант по урду в классе, и учительница назвала меня глупой и ударила перед всем классом. Я пошла домой и рассказала об этом родителям. Отец вернулся в монастырскую школу и сказал матери Эндрю, что никто не имеет права бить нас. Он сказал, что не шлепает своих детей, и никто другой не имеет права бить их. Учительница (я не помню ее имени) никогда не осмеливалась снова кричать на меня.
В детстве папа также подшучивал над нами, однажды он привязал мои косы к стулу, и я не могла встать. Кроме того, когда я разрисовала все его планы, он не кричал, так как понимал, что я это сделала непреднамеренно.
А когда Чиппи (наша белка) добралась до его детальных планов дома и разжевала их, он разозлился, но не заставил нас отказаться от нее, поскольку он знал, что мы любим Чиппи».
Месме Томасон.
«Обычно я ходила вместе с отцом по воскресеньям на фруктовый базар. Мои сестры не хотели идти, особенно в летние месяцы, но мне это нравилось. Я шла вприпрыжку или почти бежала, потому что папа шел быстро и не ждал, если я отставала. Он позволял мне выбирать фрукты, поэтому я выбирала свои любимые, конечно.
Взросление рядом с архитектором и инженером-строителем научило меня многому. Я рисовала и показывала свои рисунки папе, чтобы он подсказал, дорисовал, сделал лучше. Меня его советы всегда побуждали работать лучше.
Папа также приводил нас на строительные объекты. В то время как Минар-и-Пакистан строился, нам нравилось играть на песке, подниматься по винтовой лестнице. Я помню, как однажды он очень расстроился, потому что я была на полпути и встала на последнюю ступень, которая имела явный наклон. Само собой разумеется, мне не позволили подняться так высоко, пока не была завершена вся лестница.
Папа часто уезжал надолго в командировки, но каждый раз привозил маленькие подарки своим «девочкам». Однажды он принес нам милого ягненка, в другой раз он привез домой пару кроликов.
Папе нравилось выращивать овощи и фрукты, и мы из них делали вкусный салат. Мы принимали разных сановников и клиентов у себя в доме. Однажды он пошутил над своим другом-клиентом. У нас была тарелка свежей редиски из нашего сада, как красных, так и белых. Он разрезал хрен (очень пряный) и добавил его в тарелку. Мы, дети, знали, что хрен был кремовым, а белая редька была немного полупрозрачно-белой. Он предложил ее своему гостю. Гость, зная склонность моего отца к шуткам, попросил одну из нас съесть ее, чтобы посмотреть, все ли в порядке. Одна из моих сестер взяла кусочек белой редиски и съела. Теперь клиент взял кусочек, не понимая, что мой папа повернул тарелку так, чтобы гостю попался хрен … Было очень смешно наблюдать за ним.
Соня РЕХМАН
Перевод с английского
Р. Абдуллаевой.
