Этим вопросом чаще всего задаются наши молодые кумыкские (и не только) интеллектуалы, которых я назвал бы идентитариями

 

Осмысление проблем новых постсоветских идентичнос­тей в их соотнесенности с историей и культурой родного народа становится чрезвычайно актуальным в условиях многонационального Дагестана, поскольку у каждой нации существует свое культурное наследие, которое зиждется на самобытных исторических корнях. Интерес к проблеме культуры и политике памяти   актуализируется и в результате   разворачивающихся глобализационных процессов.

Россия относится к числу стран, для которых, по выражению немецкого историка и философа Э. Нольте, советское прошлое «так и не прошло», и, несмотря на почти четвертьвековой путь постсоветского развития, остается страной с присущей ей «остальгией» (так окрестили это явление некоторые наши социологи).

Пожалуй, подобное мы наиболее рельефно наблюдаем у нас в Дагестане, где все более ожесточеннее разгораются нешуточные битвы за нашу историю.

Между тем Дагестане с учетом его уникальной национальной многосубъектности и его специфики пока еще не удалось сформировать и осуществить адекватно выверенную историческую политику («политику памяти»). Особенно острые «битвы» разворачиваются по вопросу этногенеза и этнополитической истории кумыков и других народов Северного Кавказа.

Для посвященных здесь очевидно одно: идет борьба между национально самосознательной частью нашей интеллигенции и идеологически ангажированной группой ученых-традиционалистов, вышедших, как говорится, из сталинской «шинели». Понятно, за идейным противоборством стоит стремление мыслящих по-новому ученых изменить национальное самосознание народа через преобразование его исторического сознания в истекший период в угоду всемирно ассимиляторским проектам, подвергнутого сильнейшей деформации. Они прекрасно понимают, что если и впредь будут продолжать господствовать этногенетические построения «неомарристов» в освещении происхождения и этнической истории кумыков, то народ их неминуемо деэтнизируется, может быть, навсегда утеряв свою исконно тюркскую идентичность и этническое самосознание.

Все эти фальсификации этнической истории кумыков, особенно ложные, тенденциозные этимологии их самоназвания, поиск и «подсовывание» им чужих предков и родословий, препятствуя развитию подлинно национального их самосознания, внушают определенным группам кумыков с так и несформировавшимся национальным самосознанием комплексы неполноценности и ущербности. И в этих условиях они готовы изменить не только своему родному языку и культуре, но и отказаться от своей национальной идентичности во имя эфемерного торжества этнонигилизма, который Чингиз Айтматов назвал манкуртизмом.

Общеизвестно, что гражданское об­щество не может существовать без единой системы духовно-культурных ценностей, без культуры гражданского и национального самосознания. Культура памяти (национального самосознания) — это выработанная обществом система культуросообразных отношений народа к своему прошлому, настоящему и будущему своей родины, государства, к своему месту и роли в сообществе других народов и к самим этим народам.

Культура памяти, на наш взгляд, имеет два измерения: 1) отношение к своей нации; 2) отношение к другим народам.

Оно может иметь как позитивное содержание (национальная гордость, оптимизм), так и негативное (национальный нигилизм). Отношение к своему народу структурно включает в себя отношение к своей национальной принадлежности и происхождению (идентификационное отношение); отношение к национальному пантеону; отношение к своему языку и культуре; отношение к месту своего народа среди других народов, к его статусу в обществе, отношение к исторической памяти (весьма важный ее компонент – этногенетические представления); отношение к его национальному будущему и т.д. Центральным компонентом культуры национального самосознания в целом, прежде всего такого его конструкта, как отношение к своей нации, является коллективная историческая память, выделяющая этнос среди иных социальных образований.

Представление о прошлом и происхождении (этногенезе) народа складывается как в форме «научной» версии истории, так и в виде легенд, воспоминаний, этнических стереотипов и автостереотипов. При этом официальная версия и история, зафиксированная в коллективной памяти, могут различаться, вплоть до полной несовместимости, как это имеет место в этногенетическом «имидже», скажем, у аккинцев, кумыков, лакцев, татов (горских евреев). Последнее обстоятельство наглядно проявляется в наборе соответствующих патриотических символов, включая образы национальных героев, флаги, события и т.п.

Известный кавказский этнограф Ю. Анчабадзе отмечает: «Историческая память имеет важное свойство — опосредованно она всегда проецируется на современность. Являясь одним из важнейших компонентов, вокруг которого концентрируются национальные переживания, историческая память становится силой, активно генерирующей этническое самосознание. Утверждая представления о неповторимости исторического пути, пройденного народом, историческая память становится призмой, в преломлении которой часто оценивается нынешнее состояние этнического развития народа и его ближайшие перспективы».

Следует сказать о том, что в исторический памяти народов Дагестана особого внимания заслуживают два событийных блока.

Первый — представления о событиях и обстоятельствах, связанных с вхождением данного этноса в состав России. Для его самовосприятия и самооценки небезразлично, произошло ли это вследствие добровольного объединения, определенного совмещения интересов (к примеру, шамхальство Тарковское, Мехтулинское ханство, Засулакская Кумыкия, Кайтагское уцмийство) или же в результате военной экспансии российского государства и завоевания в ходе многолетней Кавказской войны (Чечня, Нагорный Дагестан). Второй пласт связан с осознанием последствий вхождения этноса в состав многонационального государства, современной оценки «совместной» жизни. Это же самое следует иметь в виду и в случае изучения мотивов объединения многочисленных народов в единое государственное образование в виде Республики Дагестан. Ибо в том и в другом случае имеют место как элементы добровольности, так и элементы прямого администрирования.

У большинства народов РД оба пласта исторической памяти содержат наряду с позитивным и негативный «заряд». Российская империя сложилась в основном в результате экспансии русского этноса. У народов же Дагестана накануне вхождения этой территории в состав России единой государственности не было, существовали ряд раннегосударственных образований и уйма т. н. «вольных обществ» — протогосударственных ячеек.

Соответственно с учетом уровня и формы социальности самосознание этих народов можно дифференциро­вать как субэтническое (тухумное, клановое) и как супранациональное (горское, исламское). «Аварцы, лакцы или агулы скорее географическое или административное обозначение, — пишут зарубежные политологи Беннигсен и Уимбуш, — чем обозначение национальной или этнической принадлежности» . «Только у народов, населявших равнинную часть, — кумыков, кабардинцев и осетин, — указывает те же авторы, — клановые связи уже уступали свое место другим формам связи, основанным на общности территории, социальной структуры, языка и культуры”. Здесь сказывался их многовековой опыт национально-государственного развития, этносубъектного существования. Но процесс формирования наций у кумыков, кабардинцев и осетин также был далек от завершения. «На еще более низкой стадии этнического развития находились горские народы Дагестана, Чечни и Адыгеи», — отмечают А. Беннигсен и Уимбуш. С ними можно соглашаться или не соглашаться, ибо кумыки уже к XVIII веку были народом с завершившимся процессом этногенеза и считали самих себя «мусульманской нацией» (Алиев К.М. Кумыки: имя, история, идентитет. — Махачкала, 2011). И думается, если бы этнообразовательные процессы, занявшие XVII-XVIII вв., продолжились и в XIX-XX вв., то на Северном Кавказе сегодня обитали бы, скорее всего, лишь два больших народа – кумыки и кабардинцы. Лишь в отдаленных глухих уголках гор, может быть, еще оставались бы реликтовые этнографические общности, сохраняющие бытовые или одноаульные свои языки т.н. яфетической семьи.

Однако этнообразовательный вектор ассимиляционно-интеграционных процессов был прерван русской имперской экспансией (начавшейся взятием Астрахани в 1555 г.), финалом которой явились так называемая 60-летняя Кавказская война и полное вхождение всего региона Кавказа в состав России.

Фундаментальной особенностью ны­­нешних национальных отношений, культуры памяти ( национального самосознания) в Республике Дагестан, на которую в свое время обратил внимание В. Путин6, является тот факт, что здесь помимо этносов, еще не устоявшихся и не ставших субъектами исторического процесса, есть народы с завершившимися процессами этногенеза, народы, которые как субъекты истории давно состоялись. Это не просто народы, но это коренные народы, в прошлом имевшие в той или иной форме свою государственность и сегодня требующие признания властями своей этноисторической субъектности. В этом смысле они (кумыки, аварцы, даргинцы, лезгины и др.) рассматривают себя в качестве республикообразующих народов. То есть народы в РД — не какие-то мигранты, которыми во имя эфемерных каких-то унитаристских нациестроительных целей можно было бы манипулировать, а состоявшиеся этносубъекты истории. Отсюда понятно, почему предложение не учитывать этнический фактор в обустройстве республики в кадровой политике воспринимается этими народами как покушение на их этноисторическую субъектность. Имеется еще одна генетически исторически сложившаяся принципиальная особенность их национального самосознания. Большинство народов Дагестана цивилизационно принадлежат исламскому миру, а если же иметь в виду кумыков, ногайцев и теркеменцев («дагестанских азербайджанцев»), то они рассматривают себя как неразрывную, неотъемлемую часть многомиллионного тюркского мира, т.е. тюркского суперэтноса. Время показало, что попытки отрыва или изоляции их от остального тюркского, тюрко-мусульманского мира с целью демонтажа и переструктирования   их геокультурного (суперэтнического) самосознания чреваты конфликтностью развития.

Стратегия конструирования «дагестанской» нации («пятнадцатой народности») по этноцентристскому (мононациональному) образцу для Дагестана контрпродуктивна, если не разрушительна. «И мы должны с этим считаться и будем это делать. — подчеркивает В. Путин .– Но при этом мы будем, конечно, двигаться в струе развития общих цивилизационных процессов».

Мне лично очень близко путинское понимание глубинной сути уникальной и весьма специфичной этнополитической, религиозной ситуации на Северном Кавказе. Здесь ведь каждый из его народов, в том числе и тот, который любит всуе выпячивать свою относительную многочисленность, испытывает комплекс ущемленности, неполноценности в сравнении со всеми остальными другими и не прочь бы единолично «порулить» Дагестаном или другими полиэтническими северокавказскими республиками.

Отношение к другим народам может быть положительным (признание равноправия, межэтническая демократия) или отрицательным (национальное высокомерие, шовинизм, этнический гегемонизм). То есть возвышение своей нации не является непосредственным свидетельством, индикатором «национализма», так же как не противоречит оно и межэтнической демократии. Нужно отметить, что отношение к нациям (как к своей, так и чужой) в большей степени формируется на базе знаний. Следовательно, развитие национального самосознания поддается влиянию — разносторонние знания о различных нациях, исторически сосуществующих на территории государства или по соседству, вместе с положительными установками создают предпосылки и для положительного поведения в отношении людей других национальностей, естественного общения с ними.

К деформации культуры памяти следует отнести как превознесение одной (своей) нации над другими (шовинизм, национальное высокомерие), так и недооценку национального развития вообще (национальный нигилизм). Связь этих основополагающих начал для культуры памяти самосознания видна из следующей схемы.

 

 

	Нормальное развитие	Ненормальное развитие
отношение к своей нации	оптимизм гордость любовь к родине, к своей нации (национализм)	этнонигилизм этнофобия космополитизм этноцентризм
отношение к другой нации	гражданский национализм межэтническая демократия гуманизм этнофильство	шовинизм фашизм ксенофобия антисемитизм расизм сионизм этнический гегемонизм тюркофобия русофобия

 

На схеме видно, что культура памяти (национального самосознания) имеет два измерения — отношение к своей нации и отношение к другим нациям. Было бы естественно положительно относиться как к своей, так и к другим нациям (на схеме выделено серым фоном). Если национальные чувства людей не могут развиваться нормально, то они развиваются в противоположном направлении — в сторону «национализма» (шовинизма) или этнонигилизма. Обе тенденции — как шовинизм, так и нигилизм — несут отрицательный «заряд», способный «взорвать» межнациональный мир и согласие, и свидетельствуют об эрозии культуры национального самосознания.

Соотношение этих двух начал национального самосознания (отношения к своей нации и отношения к другим нациям) с точки зрения индивида можно представить следующим образом: отношение к своей нации — фундамент, отношение же к другим нациям — дом на этом фундаменте. Дом можно построить высотным (где каждый этаж будет обозначать этажи самосознания), но при этом фундамент — отношение к своей нации и осознание своей национальной идентичности — необходимо постоянно укреплять.

Надо быть неисправимым кабинетным евролиберальным мечтателем, чтобы не видеть этой социореальности, этой исторической данности, настаивать на унификации Дагестана по замшелым нациестроительным лекалам.

Эффективная и стабильная формула власти здесь может быть создана не на принципе доминирования одного или двух народов над всеми остальными, а по формуле «3 + остальные», т.е. на принципах политического равноправия и этнического разделения (квотирования), но не этнического закрепления власти. Государственное единство здесь может быть многосоставным и только многосоставным, но не унитарным. Это хорошо осознавали основатели нашей государственности (республики), когда шли на административную «кантонизацию» Дагестана с учетом этнического состава населения.

Такому развитию будут противостоять не только этническая мобилизация народов, но и весь этновозродительный потенциал, накопленный в годы «парада суверенитетов». Кроме того, такое развитие будет блокировать три следующих фактора: 1) этническая разделённость дагестанского общества; 2) его мультиконфессиональный и разноцивилизационный характер; 3) набирающий силу культурный плюрализм.

Спецификой национальных отношений полиэтнического ре­гиона Северного Кавказа сегодня является тот факт, что здесь этносы более активны как «субъекты права», и не всегда можно сводить их интересы к субъекту Федерации. Однако нельзя сказать, что на сегодня выработаны достаточно эффективные механизмы осуществления этнической правосубъектности. Неясным остается статус народов, оказавшихся в численном меньшинстве на своих этнических территориях (кумыки, ногайцы, русские — терские казаки и др.) в результате нарушения этнодемографического баланса населения за последние 50-60 лет.

Новейшая история мира наглядно демонстрирует, что ни расширение информационного поля, ни единый рынок, ни рост образовательного уровня населения не ослабляют тенденции к национальной индивидуализации, стремления народов к этнической субъектности и самоидентификации.

Не следует забывать, что даже процветающие и уверенные в своей руководящей планетарной роли США, «движутся от модели «плавильного котла» к «культурному многообразию», т. е. от их фундаментальной веры в ассимиляцию к принятию личной этнической автономии”. Более того, в США еще в 1972 г. был принят закон, который явился «официальным признанием этничности как позитивной и конструктивной силы американского общества».

«Культурный плюрализм» как политический проект родился из осознания непродуктивности ассимиляторских уси­лий со стороны государства. Примерно с 70-х годов иммиграционные страны (и в первую очередь США) оставили усилия добиться этнокультурной гомогенности общества и провозглашают своим идеалом интеграцию без ассимиляции.

В последние годы мы много говорим об отсутствии у нас национальной идеи и о расширении базы людей с пониженным национальным самосознанием. Думается, что многонациональному Дагестану — кумыкам, аварцам, даргинцам, лезгинам, лакцам и другим — нужна такая национальная идея, которая бы, с одной стороны, объединяла их, а с другой — подчеркивала разнообразие и самобытность, выражала их единство в многообразии. Идея же, игнорирующая этническое разнообразие Дагестана, может быть ему навязана только силой. И она будет означать конец его истории.

Чтобы понять, в чем же состоит основная задача исторической политики (политики памяти) в условиях дагестанской этносоциальной реальности, имеет смысл вспомнить известную формулу нации, которую Эрнест Ренан отчеканил в своей Сорбоннской лекции (1882):

«Нация – это душа, духовный принцип. Две вещи, которые в действительности являются лишь одной, создают эту душу, этот духовный принцип .Одна относится к прошлому, другая – к настоящему. Одна является совместным обладанием богатым наследием воспоминаний, другая есть актуальное согласие, желание жить вместе, воля продолжать пользоваться доставшимся нераздельным наследием».

Иными словами, политика памяти (моделирование исторического сознания и исторической памяти поданных и манипулирование им) является одним из важнейших инструментов по формированию макрополитической идентичности того или иного сообщества. Но не только. Попутно в рамках политики памяти ее основные игроки реализуют и другие задачи, позволяющие не только консолидировать нацию, но и содействовать готовности жить вместе при определенной политической системе или режиме. Либо, наоборот, выстраивать политику памяти таким образом, чтобы заодно стимулировать какие-либо политические изменения.

Чтобы дагестанский народ (как многонародная многосубъект­ная нация) уцелел и сохранился, мы должны культивировать науку и культуру межнациональных отношений, способность наших народов, самых разных, жить в мире на одной земле, жить со всеми вместе, оставаясь при этом самими собой (сохраняя свою этносубъектность).

Для этого требуется высокая культура памяти (национального самосознания) народов. И этого тоже недостаточно, нужна еще адекватно выверенная (тонко настроенная) историческая политика (политика памяти), учитывающая всю этноисторическую специфику сегодняшнего дагестанского этнофеномена.

Однако сегодня мы не можем еще сказать, что такая политика памяти (историческая политика) у нас сформирована и осуществляется. Но потребность в ней с каждым днем ощущается все острее.