Кавказ в эпоху правления Петра I становится ареной острой борьбы не только Ирана, Турции и России, но и западноевропейских держав, становится частью восточного вопроса, связанного с черноморской проблемой и Дарданеллами. Обладание Кавказом в значительной степени облегчало завоевание Каспийского и Черного морей. Интересы российского дворянства и купечества властно требовали укрепления на берегах Каспия, через которые шли торговые пути на Восток и в Среднюю Азию. 18 июля 1722 г. Петр I лично отплыл из Астрахани с пехотными полками, а сухопутным путем отправил конницу. Численность всей армии, по официальным данным, доходила до 100 тыс. человек. 6 августа Петр I выступил к Тарки, 12 августа передовые части приближались к резиденции шамхала. Навстречу российскому императору явился шамхал Адиль-Гирей Тарковский. Петр I щедро наградил его, погостил в Тарках и 16 августа выступил в сторону Дербента. 18 августа российская армия прибыла во владение султана Махмуда Утемышского. По сообщению Ф. И. Соймонова, «послано было несколько казаков для осмотрения и разведывания той земли. Сии возвратились с таким известием, что жители, хотя и не оказывали неудовольствия от прибытия российских войск, однако не дозволяли к ним подходить близко, да некоторые по ним стреляли. Для сего было определено, чтоб 19 числа остаться на месте и лошадям дать отдых. Того же дня по утру послали есаула казацкого с тремя человеками в местечко Утемиш, для отнесения султану письма от генерал-адмирала и для объявления ему, чтоб он либо сам пришел, либо прислал депутатов в лагерь, для принятия повеления от Его Императорского Величества». О дальнейшем развитии событий более подробно рассказывает участник похода, офицер немец Якоб Брюс: «18-го прошли мы 25 верст и разбили лагерь на берегах реки Ницы, куда пришел проводник (есаул. – Авт.) с отрубленным носом и ушами и принес ответ от султана Уденаха (Махмуда. – Авт.) и сказал государю, что три казака в его присутствии были убиты самым жестоким, варварским образом. Султан приказал ему передать государю, что с каждым из людей, которые попадут в его руки, будет поступлено точно так же; что же касается требуемой конференции (переговоры. – Авт.), то они готовы ее иметь с саблями в руках».
«Войска султана сего, состоящего из 10 000 человек своих и из 6 000 усмеева, – писал И. И. Голиков, – было его довольно для побеждения российского». Для Северо-Восточного Кавказа тех времен это были значительные военные силы, что наводит на мысль – движение российских войск на Дербент было воспринято как иноземная агрессия, что позволяло призвать под ружье всех боеспособных, т. е. провести общую мобилизацию ополчений. Однако было ли такое многочисленное войско султана Махмуда в момент битвы под Утемышем? Это вызывает крайние сомнения. На наш взгляд, прав профессор В. Г. Гаджиев, который по этому поводу писал: «…Эти сведения не внушают доверия. Во-первых, собрать такое войско с небольшого владения, состоявшего всего из семи селений, если даже при этом была оказана помощь кайтагским уцмием, вряд ли возможно. Во-вторых, если бы в распоряжении султана Махмуда было 10 тыс. человек, то вряд ли их так легко разбил бы отряд Петра I».
Но вернемся к событиям 1722 г. под Утемышем. И. И. Голиков сообщает: «Они (утемышцы. – Авт.) нечаянно хотели напасть, но то не удалось», так как «в начале 4-го часа пополудни отводные караулы усмотрели их приближающихся…». По свидетельству Якоба Брюса, «…император пошел навстречу врагу со своим дивизионом, состоящим из 6-ти батальонов, и отдал приказ следовать за ним только одной части армии. Приблизившись к подошве горы, мы начали сильно обстреливать друг друга, не причинив особенного вреда ни одной стороне. Когда государь увидел, что они не приближаются, а остаются на месте, то он приказал драгунам и казакам обойти и захватить их на ней, что они сделали очень быстро. …И тут последовало большое кровопролитное сражение… В этом нападении они (утемышцы. – Авт.) приближались и удалялись совсем необычайным образом. И было во фронте только 12, в глубину 50, причем следовали один за другим с вытянутыми саблями. Когда передние всадники ожидали нападения на наши вооруженные штыки, то они обошли кругом и стали опять позади. Почти полчаса они нападали на нас таким образом и сочли за лучшее уйти с потерей, от которых людей и лошадей, частью раненых, частью убитых… и татары (утемышцы. – Авт.) бежали с большой поспешностью, оставив на месте от шестисот до семисот человек. 40 было взято в плен». Следует отметить, тактика боя утемышцев, с военной точки зрения, вызывает большой интерес. Утемышцами применялся и коварный прием: бросив ружье, и как будто сдаваясь, внезапно пускать в ход холодное оружие. Якоб Брюс писал: «Партия драгун в погоне загнала 20 татар (утемышцев. – Авт.) в такое узкое место, из которого они не могли выйти. Видя себя запертыми, они бросились на колени и смиренным видом предлагали свое огнестрельное оружие вперед направленными дулами. 20-ти драгунам приказано было сойти с лошадей, чтобы их обезопасить. При их приближении эти отчаянные татары (утемышцы. – Авт.) вскочили, бросили метательные копья, умертвили всех драгун и потом своими саблями сделали такое неожиданное нападение, что поранили еще многих и сдались только тогда, когда их всех изрубили в куски».
Преследуя неприятеля, российские войска, по словам Ф. И. Соймонова, «гнались за ними 20 верст до султанской резиденции, которая есть тоже местечко Утемыш, и сие местечко, из 500 домов состоящее, тогда россиянами разграблено и в пепел превращено». Сам Петр I в шутливом письме своем к Сенату так описывает это обстоятельство: «Когда мы вошли во владение Салтана Махмуда Утемышского, то оный к нам ничем не отозвался, и того ради мы отправили к нему с письмом трех донских казаков, а в три часа пополудни того же дня сей господин изволил сам внезапно атаковать нас, чая застать неготовыми. Гостю сему мы зело были рады, особливо ребята, которые свиста пуль еще не слыхали, и, приняв его как должно, проводили до самого его жилища, отдавая ему контрвизит; побыв же там некоторое время, для увеселения их сделали из владения фейерверк, а именно сожжено в одном местечке, где он жил, до 500 дворов, кроме других деревень, которых сожгли по сторонам… Около 600 человек от наших побиты, да взято в плен 30 человек; с нашей стороны убито 5 драгун и 7 казаков, а пехоте ничего не досталось – ни урону, ни находки, понеже конница ее не дожидалась» (потери своей армии Петром явно приуменьшены. – Авт.). Трофеями победителей стала полученная добыча скота – до 7000 быков и 4000 баранов.
Якоб Брюс рассказывает о состоявшемся допросе военнопленных, которым руководил генерал-адмирал Апраксин. Он «спросил у нескольких пленников, почему они так жестоко умертвили наших невинных посланных». Те отвечали, что ничего не знают, кроме того, что они были умерщвлены по приказанию султана, которого побудил к этому священник. Когда об этом спросили священника, он ответил решительно, что поступил бы так со всяким из наших людей «…чтобы отомстить нам за наши действия с татарами (эндиреевцами. – Авт.) при Андрееве, с его друзьями и союзниками… А главное, они считаются свободной нацией и никогда на свете не будут подчиняться какому-нибудь князю. Адмирал после этого спросил, как смели они атаковать такую… многочисленную армию, которая превосходила все силы, которые они могут представить, и всю помощь, которую они могут ожидать от всех своих соседей? После этого священник ответил, что они совершенно не боятся нашей пехоты, которая не могла бы уследить за ними в горах…»
«Другой пленник, когда был подведен к шатру адмирала, не хотел отвечать ни на один вопрос, который ему предлагали. Тогда отдали приказание его раздеть и бить его плетьми. Этот, получив первый удар, оторвал у близстоящего офицера шпагу, побежал с нею к палатке адмирала и наверно убил бы его, если бы двое часовых, стоящих у палатки, не вонзили ему свои штыки в живот. Когда уже упал, он вырвал из рук одного часового ружье и, борясь за оружие, вырвал зубами ниже локтя большой кусок мяса, но вскоре его убили». Когда Петр I после этого случая «вошел в палатку, адмирал сказал, что он, наверное, для того пришел в эту страну, чтобы его пожрали бешеные собаки, и во всю жизнь свою ни разу так страшно не испугался». На это Петр I, улыбаясь, ответил: «Если бы этот народ имел понятие о военном искусстве, тогда ни одна нация не была бы в состоянии взяться за оружие с ними». Восхищаясь героизмом утемышцев, мужественно сражавшихся за свою свободу, Петр I говорил: «Зело удивительно сии варвары бились, нимало не держались, но побеждали, а партикулярно десператно бились так, что, покинув ружье, якобы отдаваясь в полон, кинжалами резались, а один во фронт с саблею бросился, которого драгуны наши приняли на штыки». Российский император был глубоко прав, когда так высоко оценивал воинские качества кумыков. Это была оценка не случайного человека, а полководца, разгромившего армию непобедимого шведского короля Карла. Оценка была основана не только на стычках, имевших место в столкновении с кумыками Эндиреевского владения; в результате чего у Петра I сложилось определенное представление о кумыках и в целом о Кумыкии. Но великий император России наряду с этим видел и слабые стороны, мешавшие прогрессивному развитию. Эта слабость, как отмечает Петр I устами современника, прежде всего, заключалась в «отсутствии понятия о военном искусстве», в смысле овладения достижениями тогдашней военной науки, в экономическом и политическом отставании.
Несколько подданных султана Махмуда, «взятых в плен, были казнены смертию за учиненное ими с есаулом казацким безчеловечие». «А дабы ведали о причине сея казни все окрестные народы, – писал И. И. Голиков, – то прибито на столбах при сих казненных от генерал-адмирала на их языке несколько листов», на которых было указано: «И хотя, как известно всем, что христианские монархи и народы никаким пленным неприятельства не показывают, но и всякую милость являют, но сих (пленных)… указал Е. И. В., яко злодеев, казнить смертию, на чтоб смотря, другим таковым же впредь тако поступать повадно не было». Необычная жестокость императора 19 августа 1722 г. по отношению к пленным утемышцам, да и Утемышу в целом, объясняется нарушением всеобщей традиции всех времен и всех народов: не наказывать гонцов и парламентеров – эти лица неприкосновенны, их обязанность состоит лишь в передаче известия, а за его содержание они отвечать не могут. Нарушившая это правило сторона как бы отменяет этим все правила и ограничения в отношении себя самой.
Выступление султана Махмуда послужило причиной упразднения Утемышского султанства. Грамотой царя от 30 августа 1722 г. управление этим феодальным владением было передано шамхалу Тарковскому Адиль-Гирею, где сказано: «Вам отдаем во владение земли и места со всеми принадлежностями Салтан-Магмута Утемышского, который, как ты сведом, без всякой учиненной ему от нас обиды приходил на войска наши и от оных побежден и при возвращении нашем отсюду дается вам о свободном теми землями владении наша императорского величества жалованная грамота». После этого, по сообщению П. Г. Буткова, «дабы иметь коммуникацию с Аграханским ретраншаментом и с крепостью Терки, и для содержания в обуздании отемишцев и усмийцов, генерал-майор Кропотов оставлен и получил повеление 23 августа соорудить ретраншамент при реке Арта-Бугам, или среднем Бугаме, близ Бойнака, верстах в 60 от Дербента; сие укрепление называлось Бойнакским. Он же, Кропотов, был и начальником всего сего края».
Таким образом, неудачная попытка оказать сопротивление дорого обошлась утемышскому владетелю. Он был отстранен от власти, а «уезд» передан в управление шамхалу Тарковскому. Исход столкновения со 100-тысячной армией Петра I был очевиден. Тем не менее, можно понять ополченцев, собравшихся из соседних земель на помощь утемышскому владетелю. Ведь факт вторжения иноземной армии на их территорию был налицо, а исторический опыт их предков убеждал, что вряд ли их при этом оставят в покое. Нельзя забывать, что Кумыкская равнина в течение многих веков являлась ареной постоянных войн и бесконечных нашествий иноземных завоевателей. Утвердиться на Северном Кавказе желала и Московская Русь. Постоянные набеги захватчиков на Кавказ сопровождались ограблением, массовым истреблением и уводом в рабство свободолюбивых людей, отвлечением народных масс от производительного труда. Неудивительно, что присылка письма с требованием принять повеления императора могла лишь подтвердить опасения кумыков (утемышцы не могли предвидеть, что здесь Петра I интересует лишь приморский путь и Дербент; для императора и его военачальников это была лишь мелкая досадная задержка) – иначе говоря, в своем понимании они защищали родную землю и погибали за нее.
«Войска султана сего, состоящего из 10 000 человек своих и из 6 000 усмеева, – писал И. И. Голиков, – было его довольно для побеждения российского». Для Северо-Восточного Кавказа тех времен это были значительные военные силы, что наводит на мысль – движение российских войск на Дербент было воспринято как иноземная агрессия, что позволяло призвать под ружье всех боеспособных, т. е. провести общую мобилизацию ополчений. Однако было ли такое многочисленное войско султана Махмуда в момент битвы под Утемышем? Это вызывает крайние сомнения. На наш взгляд, прав профессор В. Г. Гаджиев, который по этому поводу писал: «…Эти сведения не внушают доверия. Во-первых, собрать такое войско с небольшого владения, состоявшего всего из семи селений, если даже при этом была оказана помощь кайтагским уцмием, вряд ли возможно. Во-вторых, если бы в распоряжении султана Махмуда было 10 тыс. человек, то вряд ли их так легко разбил бы отряд Петра I».
Но вернемся к событиям 1722 г. под Утемышем. И. И. Голиков сообщает: «Они (утемышцы. – Авт.) нечаянно хотели напасть, но то не удалось», так как «в начале 4-го часа пополудни отводные караулы усмотрели их приближающихся…». По свидетельству Якоба Брюса, «…император пошел навстречу врагу со своим дивизионом, состоящим из 6-ти батальонов, и отдал приказ следовать за ним только одной части армии. Приблизившись к подошве горы, мы начали сильно обстреливать друг друга, не причинив особенного вреда ни одной стороне. Когда государь увидел, что они не приближаются, а остаются на месте, то он приказал драгунам и казакам обойти и захватить их на ней, что они сделали очень быстро. …И тут последовало большое кровопролитное сражение… В этом нападении они (утемышцы. – Авт.) приближались и удалялись совсем необычайным образом. И было во фронте только 12, в глубину 50, причем следовали один за другим с вытянутыми саблями. Когда передние всадники ожидали нападения на наши вооруженные штыки, то они обошли кругом и стали опять позади. Почти полчаса они нападали на нас таким образом и сочли за лучшее уйти с потерей, от которых людей и лошадей, частью раненых, частью убитых… и татары (утемышцы. – Авт.) бежали с большой поспешностью, оставив на месте от шестисот до семисот человек. 40 было взято в плен». Следует отметить, тактика боя утемышцев, с военной точки зрения, вызывает большой интерес. Утемышцами применялся и коварный прием: бросив ружье, и как будто сдаваясь, внезапно пускать в ход холодное оружие. Якоб Брюс писал: «Партия драгун в погоне загнала 20 татар (утемышцев. – Авт.) в такое узкое место, из которого они не могли выйти. Видя себя запертыми, они бросились на колени и смиренным видом предлагали свое огнестрельное оружие вперед направленными дулами. 20-ти драгунам приказано было сойти с лошадей, чтобы их обезопасить. При их приближении эти отчаянные татары (утемышцы. – Авт.) вскочили, бросили метательные копья, умертвили всех драгун и потом своими саблями сделали такое неожиданное нападение, что поранили еще многих и сдались только тогда, когда их всех изрубили в куски».
Преследуя неприятеля, российские войска, по словам Ф. И. Соймонова, «гнались за ними 20 верст до султанской резиденции, которая есть тоже местечко Утемыш, и сие местечко, из 500 домов состоящее, тогда россиянами разграблено и в пепел превращено». Сам Петр I в шутливом письме своем к Сенату так описывает это обстоятельство: «Когда мы вошли во владение Салтана Махмуда Утемышского, то оный к нам ничем не отозвался, и того ради мы отправили к нему с письмом трех донских казаков, а в три часа пополудни того же дня сей господин изволил сам внезапно атаковать нас, чая застать неготовыми. Гостю сему мы зело были рады, особливо ребята, которые свиста пуль еще не слыхали, и, приняв его как должно, проводили до самого его жилища, отдавая ему контрвизит; побыв же там некоторое время, для увеселения их сделали из владения фейерверк, а именно сожжено в одном местечке, где он жил, до 500 дворов, кроме других деревень, которых сожгли по сторонам… Около 600 человек от наших побиты, да взято в плен 30 человек; с нашей стороны убито 5 драгун и 7 казаков, а пехоте ничего не досталось – ни урону, ни находки, понеже конница ее не дожидалась» (потери своей армии Петром явно приуменьшены. – Авт.). Трофеями победителей стала полученная добыча скота – до 7000 быков и 4000 баранов.
Якоб Брюс рассказывает о состоявшемся допросе военнопленных, которым руководил генерал-адмирал Апраксин. Он «спросил у нескольких пленников, почему они так жестоко умертвили наших невинных посланных». Те отвечали, что ничего не знают, кроме того, что они были умерщвлены по приказанию султана, которого побудил к этому священник. Когда об этом спросили священника, он ответил решительно, что поступил бы так со всяким из наших людей «…чтобы отомстить нам за наши действия с татарами (эндиреевцами. – Авт.) при Андрееве, с его друзьями и союзниками… А главное, они считаются свободной нацией и никогда на свете не будут подчиняться какому-нибудь князю. Адмирал после этого спросил, как смели они атаковать такую… многочисленную армию, которая превосходила все силы, которые они могут представить, и всю помощь, которую они могут ожидать от всех своих соседей? После этого священник ответил, что они совершенно не боятся нашей пехоты, которая не могла бы уследить за ними в горах…»
«Другой пленник, когда был подведен к шатру адмирала, не хотел отвечать ни на один вопрос, который ему предлагали. Тогда отдали приказание его раздеть и бить его плетьми. Этот, получив первый удар, оторвал у близстоящего офицера шпагу, побежал с нею к палатке адмирала и наверно убил бы его, если бы двое часовых, стоящих у палатки, не вонзили ему свои штыки в живот. Когда уже упал, он вырвал из рук одного часового ружье и, борясь за оружие, вырвал зубами ниже локтя большой кусок мяса, но вскоре его убили». Когда Петр I после этого случая «вошел в палатку, адмирал сказал, что он, наверное, для того пришел в эту страну, чтобы его пожрали бешеные собаки, и во всю жизнь свою ни разу так страшно не испугался». На это Петр I, улыбаясь, ответил: «Если бы этот народ имел понятие о военном искусстве, тогда ни одна нация не была бы в состоянии взяться за оружие с ними». Восхищаясь героизмом утемышцев, мужественно сражавшихся за свою свободу, Петр I говорил: «Зело удивительно сии варвары бились, нимало не держались, но побеждали, а партикулярно десператно бились так, что, покинув ружье, якобы отдаваясь в полон, кинжалами резались, а один во фронт с саблею бросился, которого драгуны наши приняли на штыки». Российский император был глубоко прав, когда так высоко оценивал воинские качества кумыков. Это была оценка не случайного человека, а полководца, разгромившего армию непобедимого шведского короля Карла. Оценка была основана не только на стычках, имевших место в столкновении с кумыками Эндиреевского владения; в результате чего у Петра I сложилось определенное представление о кумыках и в целом о Кумыкии. Но великий император России наряду с этим видел и слабые стороны, мешавшие прогрессивному развитию. Эта слабость, как отмечает Петр I устами современника, прежде всего, заключалась в «отсутствии понятия о военном искусстве», в смысле овладения достижениями тогдашней военной науки, в экономическом и политическом отставании.
Несколько подданных султана Махмуда, «взятых в плен, были казнены смертию за учиненное ими с есаулом казацким безчеловечие». «А дабы ведали о причине сея казни все окрестные народы, – писал И. И. Голиков, – то прибито на столбах при сих казненных от генерал-адмирала на их языке несколько листов», на которых было указано: «И хотя, как известно всем, что христианские монархи и народы никаким пленным неприятельства не показывают, но и всякую милость являют, но сих (пленных)… указал Е. И. В., яко злодеев, казнить смертию, на чтоб смотря, другим таковым же впредь тако поступать повадно не было». Необычная жестокость императора 19 августа 1722 г. по отношению к пленным утемышцам, да и Утемышу в целом, объясняется нарушением всеобщей традиции всех времен и всех народов: не наказывать гонцов и парламентеров – эти лица неприкосновенны, их обязанность состоит лишь в передаче известия, а за его содержание они отвечать не могут. Нарушившая это правило сторона как бы отменяет этим все правила и ограничения в отношении себя самой.
Выступление султана Махмуда послужило причиной упразднения Утемышского султанства. Грамотой царя от 30 августа 1722 г. управление этим феодальным владением было передано шамхалу Тарковскому Адиль-Гирею, где сказано: «Вам отдаем во владение земли и места со всеми принадлежностями Салтан-Магмута Утемышского, который, как ты сведом, без всякой учиненной ему от нас обиды приходил на войска наши и от оных побежден и при возвращении нашем отсюду дается вам о свободном теми землями владении наша императорского величества жалованная грамота». После этого, по сообщению П. Г. Буткова, «дабы иметь коммуникацию с Аграханским ретраншаментом и с крепостью Терки, и для содержания в обуздании отемишцев и усмийцов, генерал-майор Кропотов оставлен и получил повеление 23 августа соорудить ретраншамент при реке Арта-Бугам, или среднем Бугаме, близ Бойнака, верстах в 60 от Дербента; сие укрепление называлось Бойнакским. Он же, Кропотов, был и начальником всего сего края».
Таким образом, неудачная попытка оказать сопротивление дорого обошлась утемышскому владетелю. Он был отстранен от власти, а «уезд» передан в управление шамхалу Тарковскому. Исход столкновения со 100-тысячной армией Петра I был очевиден. Тем не менее, можно понять ополченцев, собравшихся из соседних земель на помощь утемышскому владетелю. Ведь факт вторжения иноземной армии на их территорию был налицо, а исторический опыт их предков убеждал, что вряд ли их при этом оставят в покое. Нельзя забывать, что Кумыкская равнина в течение многих веков являлась ареной постоянных войн и бесконечных нашествий иноземных завоевателей. Утвердиться на Северном Кавказе желала и Московская Русь. Постоянные набеги захватчиков на Кавказ сопровождались ограблением, массовым истреблением и уводом в рабство свободолюбивых людей, отвлечением народных масс от производительного труда. Неудивительно, что присылка письма с требованием принять повеления императора могла лишь подтвердить опасения кумыков (утемышцы не могли предвидеть, что здесь Петра I интересует лишь приморский путь и Дербент; для императора и его военачальников это была лишь мелкая досадная задержка) – иначе говоря, в своем понимании они защищали родную землю и погибали за нее.
М.-П. Б. Абдусаламов,
кандидат исторических наук.
