В 1850 году на полосах выходившей в Тифлисе газеты «Кавказ» (№№38, 41) за кратким псевдонимом М. вышел очерк, а по сути полноценная повесть «Быт мехтулинских и аварских ханов».
Редактор газеты О. И. Константинов предуведомлял её следующим примечанием: «Предлагаемая статья принадлежит одному туземцу – Мусульманину. Автор пишет о предмете ему совершенно известном и пишет со всеми занимательными подробностями. Цель его изобразить жизнь, обычаи и управление бывших владетелей Дагестанских, до покорения Дагестана Русскими, когда во всей силе существовало так называемое правление Карабёрк (буквально: чёрной папахи, неясно, что именно подразумевал редактор)… Дав так много данных для этнографии Дагестана, автор постарался придать своему сочинению интерес романа. Его герои и героини снабжены достаточным количеством ума и страстей, думают и чувствуют по-человечески. Такую заботливость об интересах читателей и уменье сочинителя рассказывать читатели, вероятно, сами заметят и оценят».
«В описываемое мною время владетелем мехтулинским был Али-Султан, которого ласковое обращение с подвластными, характер добрый и внимательность к каждому снискали ему имя отца народа. Двое молодых сыновей его, Султан-Ахмет и Гасан-хан, тоже были весьма любимы, а жена Кизтаман-бике, из дому аварских ханов, своим знанием духа того времени, ловкостью, решительностью и часто мужеством долгое время играла важную роль во владениях северной части Дагестана, и за всем тем она не пренебрегала и занятием, принадлежащим собственному полу. Ранним утром она уже сидела в своей гостиной, принимала детей, давала по хозяйству приказания и распоряжалась домашними делами.
Между тем собирались к ней дамы Джунгутая для обычного поздравления с добрым утромъ, а дворецкий беспрестанно приходил с докладом о приходящих и уезжающих из кунацкого хозяина. Но оставляя пока женскую половину, где занимаются разным рукоделием и рассказами о тоях, ясах, свадьбах, перейдём в гостиную хозяина, где Али-Султан принимал гостей, жителей разных деревень и просителей.
Первые явились на салам сыновья его с эмчеками (молочными братьями) и нукерами, которые после поклона стали в комнате по сторонам двери, упираясь на ружья, обращенные дулом вниз. Потом муллы, кунаки, родственники, джанки и почетные старики местечка, сделав обычный салам, они расселись по старшинству лет, значению и по указанию хозяина…
Али-Султан после приветствия присутствующих, расспроса о новостях, о происшествиях умолкал, желая выслушать каждого просителя. Тут начинались суд и расправа. Эти публичные занятия кавказских владетелей приносили чрезвычайную пользу. Решения дел, разбираемых публично, распространялись по всему краю как закон для народа, который, не имея почти никаких переписок по делам и мало документов, не мог возобновлять тяжбы, тем более что люди беспокойные и вздорные, боясь найти много свидетелей, присутствовавших при решении их дел, не решались объявлять вторичные претензии… Все распоряжения, происшествия и новости из этого публичного судилища распространялись во все деревни, дома и уголки всего владения в несколько дней, даже проникали и в соседние владения; это обстоятельство часто служило к утверждению славы владетеля, а иногда было причиною гибели для того Хана, который, пренебрегая законом, давал несправедливые решения.
В минуту, в которую я ввожу читателя в приёмную мехтулинскаго владетеля, Али-Султан говорил с приближенными о различных отношениях соседних ханов, их связях и войнах.
Каждый из значительных его посетителей высказывал свою мысль, мнение и советы. Более всех позволял себе рассуждать родственник Али-Султана Будай-Бек, который часто командовал войсками в разных походах и защищал границы Мехтулинскаго владения, – человек старый и опытный. За ним джанка Шихшабек, средних лет, смелый и гордый своими заслугами. Потом главное духовное лицо Кади Магомет с белою подстриженною бородою, в нагольной шубе на плечах, и согбенные старостью Бек-Мурза и Али Бури, которые считались почетнейшими жителями Джунгутая, будучи из известной Тухуме (так в тексте. – Ю.И.), имея связи и влияние в народе.
Первым стал держать речь Будай-Бек:
– По милости благоразумных распоряжений нашего Бека (речь об Али- Султане), – почтительно сказал он, – родственных и дружественных связей с соседями мы наслаждаемся спокойствием; но наша молодежь чрез это отстает от воинских занятий, от трудов и начинает портиться в тоях и разных увеселениях.
Его мнение поддержал джанка Шихшабек.
– Это правда! – сказал он. – Если мне позволено было бы с нашими охотниками пристать к аварскому войску Оммар-Хана при его отправлении к Джарцам и в Грузию, то молодежи некогда было бы думать об увеселениях.
Али-Султан, улыбаясь, обратился к сыновьям и, чтобы утешить любителей пороха и чапаула (то есть набега. – Ю.И.), сказал:
– Султан-Ахмет, ты соберешь всех конных, а ты, Гасан-хан, пеших к завтрашнему утру пред замком, а сделав джигитовку, отправляйтесь с ними на охоту; конные на долину, а пешие в горы и леса.
Покорный поклон сыновей возвестил присутствующим быть готовым к утру.
– А ты, Будай, – продолжал Хан, – будешь на охоте пеший или конный?
– Куда мне, Хан, пускаться на охоту с молодыми, у которых кровь кипит, они меня бросят где-нибудь, чтобы я не мог видеть их ошибки в распоряжении.
– Нет, Будай, – перервал его Султан-Ахмет, напротив, мы вас понесем на руках, чтобы с благодарностью воспользоваться вашею опытностью, советами…
– Благодарю, Султан-Ахмет, за внимание, мы, старики, будем довольны, когда в этой комнате примемся за охоту вокруг вами присланной дичи…
…На табши (столик-тепси. – Ю.И.) накладывали несколько десятков череков (чуреков), каждый аршина в полтора, барана одного или двух, а в большом сосуде хинкал, приправленный уксусом и чесноком. Приборы состояли из нескольких деревянных, довольно длинных и тонких палочек, которыми из сосуда доставали хинкал; иногда подавался плов, но преимущественно блюда мясные. Во время больших угощений старались приготовить разные кушанья, которые дагестанцы видели в разных частях Кавказа во время набегов или поездок по торговым делам».
Завершает автор описание двора хана Али-Султана словами: «Простая и патриархальная жизнь владетеля заставляла каждого любить его как отца, видеть в нем свою голову, защитника и кормильца».
Отметим, что об историческом Али-Султане Мехтулинском известно, что он правил более 30 лет и на рубеже XVIII-XIX веков, отойдя от политических дел, скончался в 1809 году. Таким образом, описываемые в повести события имели место примерно в 1790-е гг.
Присутствует в повести и романтическая завязка: ссора бывших друзей ханских нукеров Ибрагима и Гасана из-за девушки Фатмы, на руку которой каждый из них претендовал. Их отношениям уделено больше внимания во второй части повести, опубликованной в 41-м номере газеты «Кавказ» за 1850-й год. Чем именно завершились их приключения, за неимением опубликованного окончания нам неизвестно. Возможно, со временем этот пробел восполнится. Во второй части (№41) автор описывает подготовку к сватовству сына Али-Султана с дочерью аварского хана Паху-Бике и той в Дженгутае. По словам повествователя, за неприличное слово во время танца «сюйдюм таякъ» на свадьбе можно было лишиться и жизни. «Обыкновенно той оканчивался этим танцем, иногда все танцы повторялись по несколько раз», – пишет М.
Несмотря на тщательный поиск в последующих 42–55 номерах, окончания повести обнаружить нам так и не удалось. То, с какой симпатией автор описывает Али-Султана Мехтулинского и даже его сыновей Гасан-хана и Султан-Ахмета, немало воевавших с русской армией, хорошее знание быта и нрава ханского двора, едва ли не в буквальном смысле слова вплоть до «внутренней кухни», говорит о возможном авторстве одного из представителей боковой ветви рода Мехтулинских. В этом плане характерно, что одни из чанка-беков этого ханского дома носили фамилию Махтиевых, наталкивающую на мысли о возможном истолковании псевдонима М.
Редактор газеты «Кавказ» сравнил очерк о Дженгутае с романом, мне же с учетом его сравнительно небольшого объема более правильным кажется охарактеризовать его как, возможно, первый опыт написания исторической повести на русском языке коренным дагестанцем.
