(К 120-летию со дня рождения Зайналабидина Батырмурзаева)

В анонсе юбилейных событий текущего года есть две знаменательные даты, которые невозможно рассматривать в отдельности, одну в отрыве от другой: 100-летие со дня выхода в свет издававшегося на кумыкском языке первого дагестанского общественно-политического и литературно-художественного журнала «Танг Чолпан» («Утренняя звезда») и 120-летие со дня рождения основателя и вдохновителя этого журнала, молодого кумыкского поэта, драматурга, публициста и революционного деятеля Зайналабидина Нухаевича Батырмурзаева, яркий, стремительный талант, вся многогранная общественно-политическая деятельность и трагическая гибель которого были подчинены задаче преобразования жизни родного края на началах свободы и справедливости.

Из лапидарной дагестанской историографии, базирующейся на архивных первоисточниках, известно, что вскоре после Февральской революции 1917 года в июле в столице Дагестанской области Темир-Хан-Шуре представителями национально-пат­риотической прогрессивной интеллигенции, лидера­ми дагес­танских большевиков У. Буйнакским, З. Батырмурзаевым, С. Казбековым, братьями М. и Г. Далгат, М. Ахундовым, Г. Саидовым было создано Агитационно-просветительное бюро, возглавившее революционное движение в Стране гор. В этих целях Бюро при материально-финансовой (учредительской – З. А.) поддержке уже к тому времени известного театрального деятеля, актера и композитора, поэта Темирболата Бейбулатова организовало Дагестанское театрально-литературное общество и его печатный орган – общественный, политический и литературно-художественный журнал «Танг Чолпан» (редактор Зайналабидин Батырмурзаев), основной целью которых являлось формирование общественной мысли дагестанцев, а также просвещение горских народов путем развития театрального искусства, художественной литературы и национальной музыки.

Отмечу, что привлекаемая мною часть рукописного архива младшего брата Зайналабидина, известного ученого-тюрколога и государственного деятеля, ныне покойного Абдулгамида Нухаевича, любезно предоставленная мне его вдовой-супругой Умукурсюн, еще в 1977 году (к 80-летию со дня рождения З. Батырмурзаева) была частично мною обнародована на страницах литературного альманаха «Дружба» (правопреемника «Танг Чолпана») на кумыкском языке и озвучена в докладе на научной конференции, посвященной указанной дате и проведенной Институтом истории, языка и литературы им. Г. Цадасы Дагестанского филиала АН СССР.

Мои настоящие заметки прежде всего представляют собой осмысление впервые вводимых в научный оборот некоторых рукописей Зайналабидина Батырмурзаева и таких же рукописных биографических сведений о нем, написанных, судя по качеству бумаги, чернил, грамматики, стилистики, архитектоники, почерков и иной атрибутики письмоводства, разными авторами и в разное время, о которых и будет идти речь.

Во-первых, несколько слов о биографических сведениях. Из пяти текстов известен автор только одного – это казанский татарин Вилькеев Вали Нигматуллаевич, который, по-видимому, пишет свои воспоминания, отвечая на просьбу какого-то адресанта, предположительно и несколько забегая вперед скажу, – Абдулгамида Батырмурзаева: «До революции, приблизительно в 1914-1915 годы, я учился с Зайнулабидом вместе и в одном классе Астраханской восьмиклассной городской школы, где приезжие обеспечивались за плату пансионом – (общежитие с кухней). Кухня была на первом этаже, а пансион, на втором. Моя кровать стояла рядом с кроватью Зайнулабида». Написанный в жанре воспоминания, текст Вилькеева содержит очень важную информацию, которая проливает яркий свет на процесс формирования мировоззрения и бойцовского характера юноши. После знакомства с обстановкой проживания в пансионе автор скупыми, но емкими штрихами («Он был стройный, красивый, разговаривал с акцентом кумыкского языка, коротко и ясно. На вид был строгим, но душой был очень добрым. Одет по-кавказски. Письма от отца получал часто, а деньги редко. Письма и деньги поступали из Темир-Хан-Шуры») описывает портрет, этикет, манеру поведения, общения своего знакомого. Во-вторых, особенно примечательны указания автора воспоминаний на формы и методы чтения, а также – что немаловажно – «кураторства», «воспитательной работы» Зайналабидина с «однокашниками»: «Учился он хорошо, часто получал 5 и 5. Много читал художественной литературы. Читал он после отбоя, украдкой, лёжа на голом крашеном полу, и накрывался одеялом, под одеяло ставил маленькую ночную керосиновую лампу, так как после 10 часов все должны были спать. Какие точно книги он читал, я уже не помню. Видел однажды что он читал книги «Граф Монте-Кристо» и о Шерлоке Холмсе».

Как видно из приводимых фрагментов текста Вилькеева, перед читателем развертываются незамысловатые и в то же время симптоматичные сюжеты из «университетской» жизни молодого Батырмурзаева, которые не остались незамеченными и неоцененными начальством, администрацией учебного заведения и которые предстают в живых и динамичных картинах в повествовательном пространстве воспоминания: «Я хорошо помню, что он был исключен из пансиона три раза. Первый раз исключен на две недели за то, что он заставлял нас – пансионатов (путем уговаривания) приобрести монтокристы (огнестрельные одноствольные пистолеты) и в выходные дни водил нас на конный базар, который был окружен высоким деревянным забором, где мы занимались стрельбой на прямое попадание в начерченный круг на заборе. Кто-то об этом донёс дирекции школы, которая при обыске обнаружила эти монтокристы, и их у нас отняли.

Второй раз исключили за то, что в одной большой классной комнате нижнего этажа портрет царя Николая был накрыт черной тканью. Подозрение пало на Зай­нулабида, и он был исключен на месяц. После исключения он мне признался в том, что сделал это он.

При откровенных разговорах он часто мрачнел, расстраивался из-за нажима на свободу. Очень был недоволен духовенством, ругал их.

Третий раз исключили по предложению Губернского инспектора школ Искендерова навсегда за то, что он, Зайнулабид, написал какую-то статью в газету. Об этом сообщил мне (после исключения) преподаватель физики и математики Салихжан Насыров, который в то время сочувствовал ему и который (говорят) после революции начал преподавать в Казанском педагогическом училище. После я слышал, что Зайнулабид был исключен и из Казанского учебного заведения за то, что он написал статью в газету «Халкъ» («Народ»), которая издавалась, кажется, в Ленинграде».

Между строк письма читается, как нарастает тон, психологизм изложения, создается впечатление, что воспоминания о незабываемом былом всколыхнули память автора, и он вновь с грустью и болью переживает невосполнимую утрату: «… О его гибели я услышал в 1930 году от одного дагестанца на пароходе во время моего возвращения из Казанского университета в Астрахань. Фотография Зайнулабида когда-то у меня имелась, но не сохранилась… Во время командировки в 1933 году в город Махачкалу я сделал остановку в Хасавюрте для того, чтобы посмотреть на его портрет, который нашел в деревянном сундуке педагогического училища… Постоял я перед его портретом 5-10 минут и направился обратно на вокзал… Вот и все, что я знаю и помню о Зайнулабиде – моем бывшем друге по учебе».

Заключительная фраза автора «Вот и все, что я знаю и помню о Зайнулабиде – моем бывшем друге по учебе» – особенно примечательна и вызывает необходимость ее комментировать. Она подтверждает предположение о заказном характере написания Вилькеевым своего воспоминания о своем друге по совместной учебе в Астрахани. Отсюда возникает второй и не менее значимый вопрос: «Каким же образом письмо Вали Нигматуллаевича оказалось в архиве Абдулгамида Нухаевича?». Разгадку, по-видимому, можно найти в упомянутой Вилькеевым его командировке в Махачкалу в 1933 году.

Здесь представляется уместным отметить, что ко времени приезда в командировку в Дагестан Вилькеев был достаточно известным ученым-тюркологом, а его пребывание в Махачкале могло быть связано с жаркими дискуссиями о государственном языке и младописьменных языках в нашей республике. Как известно, в 20-30-е годы ХХ в. в культурно-языковой политике молодого советского государства, в частности в его национальных регионах, в том числе и в Дагестане, в связи с переходом на новый алфавит необходимо было также разрешить вопросы о нормализации формировавшихся младописьменных литературных языков, их орфографии и тер­минологии. Для этого в 1931 и 1933 годах в Махачкале были проведены специальные научные конференции с участием ме­стных учителей, научно-педагогических кадров и ученых- языковедов из Москвы и республик и областей Кавказа (Б. Б. Булатов, М. А. Курбанов. Дагестан в 20–30-е годы XX века: Аспекты социально-экономического и общественно-политического развития. Махачкала – 2006 г.). Представляется, что вполне вероятны знакомство и беседы А. Н. Батырмурзаева и В. Н. Вилькеева на одном из подобных научных форумов, в ходе которого Абдулгамид Нухаевич попросил гостя из Татарстана написать воспоминания о своем родном брате.

В контексте всего сказанного и еще предстоящего разговора огромный интерес представляют впервые вводимые в научный оборот С. М.-С. Алиевым рукописи З. Н. Батырмурзаева, другие материалы о коллегиальном характере при определении названий журнала-юбиляра «Танг Чолпан» и первой светской кумыкской национальной газеты «Ишчихалкъ» (1918), также связанные с ее основателем Зайналабидином, а также публикации воспоминаний о многочисленных беседах со своим учителем, родным братом Зайналабидина – Абдулгамидом Нухаевичем Батырмурзаевым.

Среди других доступных мне «биографий» З. Батырмурзаева особенный интерес вызывают две, судя по контексту и стилистике изложения, принадлежащие очень близким к герою людям. Одну из них, озаглавленную «Краткая биография Зайна­лабидина» («Зайналабидинни къысгъа чатаржим гьалы»), после сличения почерка одного письма Абдулгамида Нухаевича, адресованного Алим-Паше Салаватову, можно идентифицировать и утвердиться в мнении о её принадлежности перу брата Зайналабидина. «Краткая биография…» написана на аджаме, на листе в линию, фиолетовыми чернилами, с лапидарной, почти телеграфной лаконичностью и охватывает такие её вехи: арабское образование в родном селе («Яхсайшагьарда»); годичное (1913) мусульманское и крымскотатарское обучение в Бахчисарае (мадраса «Шынжырлы»); непродолжительное время обучения русскому языку и русской литературе в Хасавюрте (1913-1914); учеба (уже известная по воспоминанию Вилькеева) в Астрахани (1914-1915); годичная учеба в Казани (1916), во время которой он опубликовал в издававшейся в Астрахани газете «Юлдуз»(«Звезда») статьи «о жизни кавказских черкесских народов»); возвращение в Дагестан, учительство в училище (1916 – начало 1917 гг., Хасавюрт); создание в 1917 году студенческого союза и драмкружка «Танг Чолпан», написание пьесы «В медресе пришел мулла» и неоконченной пьесы «Даниял-бек» и постановки из их отрывков. Далее указываются поездка и переезд Зайналабидина в Темир-Хан-Шуру, трудные и не увенчавшиеся успехом переговоры с владельцем типографии Магомед-Мирзой Мавраевым о сотрудничестве, в частности, об условиях издания журнала «Танг Чолпан»; затем говорится о результативных переговорах Зайналабидина Батырмурзаева с известным театральным деятелем, композитором, поэтом и драматургом Темирбулатом Бейбулатовым об издания при его материально-финансовой (учредительской) поддержке ежемесячного общественного, политического и литературно-художественного журнала «Танг Чолпан». Необходимо отметить, что разработанная Зай­налабидином Батырмурзаевым и опубликованная им в «Танг Чолпане» проект-программа «Один взгляд на историю Дагестана» представляет собой, может быть, первую на Северном Кавказе научную концепцию евразийской идентичности России и населяющих ее этносов…

«Краткую биографию…» завершают строки, в которых скупо излагаются имевшие место в жизни Дагестана, судьбе Зайналабидина Батырмурзаева и в судьбе его детища – «Танг Чолпана» – поворотные события, в частности, вторжение частей деникинской добровольческой контрреволюционной армии в Дагестан и его столицу Темир-Хан-Шуру, вынудившие Батырмурзаева в целях разъяснительной пропагандистской массово-политической работы развернуть энергичную деятельность по созданию органа революционной большевистской печати – газеты «Ишчихалкъ» («Рабочий народ»). «В этих условиях, – завершается «Краткая биография Зайналабидина», – он в помощь пригласил своего отца, и Нухай стал главным редактором «Танг Чолпана».

Во второй «Биографии…» анонимный биограф рассказывает о событиях последнего года деятельности Зайналабидина Батырмурзаева с мандатом организатора Хасавюртовского округа (1919), развернувшихся тотчас же по его возвращении из Баку. Возникшая здесь «бакинская» тема нуждается в определенном пояснении, которое попытаюсь ниже сформулировать, используя при этом некоторые ранее неопубликованные рукописи, среди которых имеется заведенная З. Батырмурзаевым записная книжка небольшого формата под примечательным названием «Дефтер ночных записей (бдений)» («Гечелик хат дефтери»), где под одним заголовком «Слова, сказанные мне отцом» («Атам магъа айтгъаны») записаны – удивительно, но факт: закодированные! – наставления отца сыну о том, куда он поедет, как он найдет человека, к кому он по его рекомендации направляется, какими словами он должен его приветствовать, и, соответственно, какими словами тот будет отвечать, и как он должен вести себя там, когда тот удостоверится в истинности визита и визитера… И не менее интересен и показателен комментарий Зайналабидина: «Я ему сказал – отец мой, не волнуйся: не такой уж я недотепа». («Атам, сен талчыкъма: мен онча да англавсуз тюгюлмен».)

Из опубликованного в одном из номеров журнала «Танг Чолпан» благодарственного письма известно, что одним из спонсоров журнала являлся бакинский богатый нефте­промышленник и меценат Зайналабидин Тагиев, с которым Нухай Батырмурзаев был давно знаком. Как бы то ни было, но факт слежки за Зайналабидином Батырмурзаевым со стороны противников очевиден с первых же слов автора «Биографии…»: «Когда Зайналабидин вернулся из Баку, казаки, узнав об этом, послали своих шпионов следить за ним…» Из последующего повествования видна перекличка «Биографии…» с «Краткой биографией…» в мотивации изменения, точнее, наполнения векторов деятельности З. Батырмурзаева непосредственной каждодневной массово-политической, разъяснительно-просветительской работой: «Увидев организованную за собой слежку, он (Зайналабидин – З. А.) начал заниматься непосредственным разъяснением народу сущности политического момента, своего видения расстановки различных направлений и течений, их лидеров и участников, в том числе и большевиков, в этих целях стал посещать близкие и дальние территории. Так, одним из первых таких «путешествий» Зайналабидина была его поездка в камышанский партизанский отряд, расположенный между Старым и Новым Тереком, где он в одно время состоял комиссаром тамошних большевиков». Как бы мысленно следуя за описываемым автором «Биографии» маршрутом смертельно опасного агитационно-пропагандистского «путешествия» Батырмурзаева, спустя сто лет, на новом, в не менее, чем тогда, сложных и противоречивых социально-политических и геополитических условиях, витке развития России и ее народов мне сегодня особенно актуальной представляется проблема формирования у современного молодого поколения дагестанцев адекватного осмысления опыта поколения Зайналабидина Батырмурзаева, Джелал-эд-Дина Коркмасова, Солтансаида Казбекова, Уллубия Буйнакского, Багавдина Астемирова, Алим-Паши Салаватова, Темирбулата Бейбулатова, Алибека Тахо-Годи, братьев Магомеда и Гамида Далгат, Мирзабека Ахундова, Гаруна Саидова, Саида Габиева, Махача Дахадаева, Бориса Шеболдаева и многих других их современников, соратников и единомышленников, принесших свои молодые жизни на алтарь политической свободы.

Недолгое пребывание Зай­налабидина в камышанском партизанском отряде Хорошева безымянный биограф не объясняет, но из последующих событий становятся очевидными осознание Батырмурзаевым актуальности и необходимости как можно быстрее перенять опыт проведения бойцовских операций и неотложность задачи практических действий по объяснению путем выступлений среди народа смысла и перспектив наступившего вследствие отречения Николая II безвластья в стране близким к простому крестьянскому сознанию языком понятия гьурият (свобода) – свободы и демократии.

При этом нельзя не отметить, что в написанной ранее в жанре хроникально-документального обозрения и опубликованной на страницах журнала «Танг Чолпан» (№9, февраль 1918) большой статье «Исторические дни в Дагестане» Зай­налабидин Батырмурзаев с фактографической точностью описал царившую в дагестанском и северокавказском обществе в целом бурную и пёструю социально-политическую атмосферу, всеобщее брожение умов, взглядов, то тут, то там вспыхивающие различные организованные и неорганизованные, стихийные митинги (крестьянские, религиозные, социалистические, большевистские, анархические и т.д.) политических платформ, свидетельствующие об усилении размежевания между исламскими кругами со своими идеями создания в регионе шариатского государства и интеллигенцией, резко выступавшей против этой идеи, выступления на этих сходах их лидеров (Басият Шаханов, Узун-Хаджи, Нажмутдин Гоцинский, Гайдар Баммат, Темирханов, Уллубий Буйнакский, Коркмасов, Рашкуев, Махач Дахадаев, Магомед Дибиров, Абусуфьян, Али Гасанов и др.). З. Батырмурзаев призывал вышеназванных лидеров общественных направлений и течений сесть за стол переговоров, чтобы объединиться и выработать отвечающую социальным, политическим и духовно-культурным интересам народов Дагестана и всего Кавказа стратегию и тактику, по возможности не применяя вооруженные столкновения. Однако, как только Зайналабидин перешел Терек, он узнал от своих информаторов о готовящейся на него засаде. Эти известия не могли остановить его, и Батырмузаев начал действовать среди народа в Адиль-Янгиюрте и Чанка-юрте, куда, впрочем, повадились и «шпиёны белоказаков». «Тут он глубоко задумался, – продолжает биограф, – но, вспомнив, что в Зандаке живет кунак и друг его отца Джабраил Муталиев (что, заметим, представляет новую самостоятельную исследовательскую тему), отправился к нему, и в течение трех дней и ночей, без еды и воды, по пути посещая чеченские аулы и объясняя чеченскому народу лозунги большевизма, наконец прибыл в Зандак. Там находился семь дней и также в селах Биян, Дарго, Датты народу объяснял, «говорил речи» о большевизме. Оттуда добрался до Ведено, где вел такую же деятельность в течение 15 дней». В результате с помощью родственников по материнской линии был сформирован чеченский кавалерийский полк в 1300 чел. («13 сотен» вооруженных всадников), с которым Зайналабидин прибыл в Бабаюрт, где началась его деятельность по большевизации региона, но прежде всего по обеспечению безопасности мирного населения, неосведомленного в вопросах политики. По сведениям биографа, в этих целях два отряда по триста всадников военного формирования были выставлены Зайналабидином на паромных переправах через Терек, третий – у штаба в Бабаюрте и четвертый – в Батаюрте, в Муса-отаре. Военное соединение Батырмурзаева насчитывало около трех тысяч всадников и составляло внушительную вооруженную силу. Кроме этого, биограф рассказывает о случаях серьезных политических дискуссий Батырмурзаева с населением и религиозными деятелями в Костеке, Батаюрте, Яхсае, в которых «Зайналабидин после долгих прений по фундаментальным вопросам религиозной составляющей народной жизни в будущем достигал полного понимания народом общенациональных свободостремительных целей и задач возглавляемого им национально-патриотического движения. Сперва костекский джамаат не принимал Зайналабидина, тогда он предложил организовать его встречу с кадием, муллами и другими духовными лидерами села, и на этой встрече он, опираясь на аяты священного Корана и хадисы Пророка, убедил участников совещания в том, что между ними и миссией общественного движения «Гьурият» («Свобода»), идеи и идеалы которого полностью отвечают интересам и запросам простого обездоленного народа, и поэтому он и его товарищи поддерживают и борются за их торжество, нет никакого принципиального противоречия. После этого были прочитаны молитвы и было достигнуто полное взаимопонимание, результатом чего стало вступление трехсот всадников-костековцев в отряд Зайналабидина, с которыми они прибыли в Батаюрт, где также достигнуто было согласие и создан штаб в Муса-отаре. Наконец Зайналабидин со своим отрядом в триста всадников прибыл в Яхсай, где организовал и создал «молодежный союз» и в течение семи дней вел большую разъяснительную работу среди народа родного села, возбуждая в сердцах молодежи бодрость духа, патриотический энтузиазм. Но вскоре неожиданно прибыл наиб Узун-Хаджи по имени Мажид с письмом, и Зайналабидин со своими товарищами спешно отправился в Батаюрт и, прибыв туда с отрядом в триста всадников, обосновался в штабе в Муса-отаре…».

Однако, несмотря на самоотверженную деятельность, несгибаемую волю, личную отвагу и храбрость, огромную народную любовь и популярность, представители княжеских фамилий со своими агентами также не дремали, одновременно сея среди населения семена недоверия, вражды и предательства и усиливая разведывательно-диверсионные операции по ликвидации Зайналабидина Батырмурзаева.

С глубоким сопереживанием читается последний, заключительный фрагмент воспоминаний автора «Биографии…»: «Здесь, в отряде, оказались доносчики, и на четвертый день нежданно-негаданно налетели отряды казаков. В продолжение некоторого времени завязалось отчаянное и жаркое боестолкновение, затем началась паника, и, видя безысходность, боевые товарищи, опечаленные поражением, вынужденно отступили и покинули Муса-отар. Враги, которые замышляли схватить Зайналабидина и сдать его в руки казаков, добились своего. Зайналабидин сказал им: «Вы меня арестуете и сдадите, но и вам не избежать кары. С моей смертью большевизм не исчезнет. Я и в земле буду работать на большевизм. Я погибаю за истину и нисколько не печалюсь. Молодые поколения будущего высоко поднимут омытое моей праведной кровью знамя и будут бороться против вас. Они вас победят, они вас уничтожат». Но враги не внимали его словам и заключили в тюрьму. Затем один казак-офицер вместе с князем Тажутдином подошли к нему. Зайналабидин, нисколько не страшась, сказал им в упор: «Эй, враги! Вы убьете меня, но и вам смерти не избежать… Семена, которые я и мои дорогие товарищи посеяли, не останутся без всходов. Я погибну, но, работая и в земле, вас в покое не оставлю…».

Закончу я свою статью строками М. Ю. Лермонтова:

… Замолкли звуки чудных             песен,

Не раздаваться им опять.

Приют певца угрюм и тесен,

И на устах его печать…